Аттестат зрелости
Шрифт:
– Зачем?
– печально откликнулась Настя.
– Благодарил, что я к нему в больницу ходила.
– Скажешь тоже... Окунь - и благодарил. Нет, Настя, ты что-то скрываешь от меня.
– Ой, Светка, да не спрашивай ты меня ни о чём!
– Настя была готова расплакаться.
Дома Светлана так и сяк прикидывала, отчего Настя расстроилась, и, наконец, придумала сущую нелепицу - Настя влюбилась в Окуня, который, как считала Светлана - мыльный пузырь, а не человек: сверху весь блестит, а ткни его - внутри пустота, только брызги разлетятся. Он очень не нравился Светлане, этот парень с холодной
И Светлана решила на следующий день обо всем расспросить подругу и помочь ей, если она, Светлана, сумеет.
Но на следующий день случилось ЧП, и виноват во всем был Васька Окунь...
Окунь мыкался молчаливо по квартире.
Тесно ему и душно. Настроение - аховое, хоть плачь. «Черт бы побрал эту змейку, - ругал он сам себя.
– И зачем только я ее купил». И купил ведь совершенно случайно. Шел мимо магазина детских игрушек, зашел со скуки, увидел деревянную змейку-игрушку, показалась она ему забавной, вот и купил для Валерки. Если бы он только знал, что потом будет...
А было вот что. Показал Окунь игрушку одноклассникам, они позабавлялись немного тем, что перепугали девчонок, а у страха, известно, глаза велики, так что визгу было предостаточно, пока они разобрались, что «нечто», извивающееся в руке Окуня - просто игрушка. И тут Игорь решил совершить рейд со змейкой в коридор, и в самых дверях - надо же было такому случиться!
– столкнулся с Людмилой Владимировной. Она увидела в руках Оленькова змейку и бессильно привалилась к косяку, побледнела до синевы. А Оленьков остолбенело стоял напротив и машинально шевелил кистью руки, отчего змейка казалась живой.
Конечно, Людмила Владимировна решила, что это сделано назло ей, обо всём рассказала директору, и тот, естественно, пришёл в класс и спросил сурово, кто виноват в этом инциденте. Оленьков ответил, что он. И, само собой, получил хорошую взбучку от директора. А ребята, зная, что виноват Окунь, но попало-то Оленькову, вновь перестали разговаривать с Васькой.
Как теперь объяснить им, что нечаянно так получилось, что не хотел он уйти от наказания, просто растерялся и не успел сказать «я» вперёд Игоря. Как объяснить ребятам, что после уроков Окунь отправился к директору и всё рассказал Кузьме Петровичу, попросил, чтобы его, Окуня, наказали, а не Игоря Оленькова. Долгий был у них разговор. Окунь даже взмок от слов директора: сидел и чувствовал себя, как на расстреле, под прицельным взглядом сердитых глаз.
Как объяснить ребятам, что у Васьки в мозгах нечто вроде сдвига по фазе, что всё вокруг словно с ног на голову встало. Бывает, делаешь опыт, перекинешь случайно проводки с одной клеммы на соседнюю, и всё пойдёт крутиться в другую сторону. Так и у него, Васьки Окуня, всё стало шиворот навыворот: раньше стал бы переживать из-за такого пустяка, как эта распроклятая змейка? Конечно, нет! А теперь вот мается.
Окунь взял баян, подарок родителей в честь его поступления в музыкальную школу, пробежал пальцами по кнопкам. Из другой комнаты пришёл Валерка, сел рядом с братом.
– Вась, сыграй про Чебурашку.
Окунь начал играть, но так тоскливо, что Валерка спросил:
– Вась, ты почему такой невесёлый?
– Эх, Валерка, ничего ты ещё не понимаешь, - со вздохом взъерошил Васька белые братишкины кудряшки.
– А ты объясни, и я пойму, - серьёзно возразил Валерка.
В коридоре подал голос телефон, и Валерка, соскользнув с тахты - он любил первым брать трубку - помчался к телефону.
– Вась, это тебя спрашивают!
– крикнул Валерка из коридора.
Окунь взял телефонную трубку, тёплую от ладошки брата, услышал приглушенный голос:
– Рыба, привет!
– Привет. А кто это?
– Рыба, у тебя позднее зажигание! Это я, Чарышев!
– Чего звякаешь?
– Рыба, пошли в кабак, - предложил Чарышев.
– Выходной всё-таки!
– В какой кабак?
– Какой, какой...
– ворчливо передразнил его Чарышев.
– В бардель, в какой же ещё!
– он имел в виду пивной бар.
– Нет, не хочу, - отказался Окунь от приглашения. В другое время пошел бы, а сегодня ему не хотелось. Удивился только, почему Чарышев звонит, раньше он в такие заведения не ходил.
– Грошей, что ли, нет?
– не отставал Колька.
– У меня есть червонец, да Игорь подкинет.
– Оленьков?
– Игорь Воронин, ну Одуванчик. Он вообще-то побазарить с тобой хотел, пойдём, Рыба, - в голосе Чарышева была просьба.
– Сказал же - не пойду! А ты бы подальше держался от Одуванчика, тоже мне - друга нашёл.
Окуню показалось, что Чарышев жалобно вздохнул, но ответил, однако, грубо:
– Не твоё дело! Вспомни про Фитиля. Праведника корчишь?
– Иди ты... лесом!
– Окунь бросил трубку на рычаги, вернулся в свою комнату.
Валерка явился следом, попросил разрешения сбегать за почтой, получив, мигом исчез. Он принёс вместе с газетами письмо. Адрес на конверте был написан незнакомым почерком. Ни у одного из его приятелей не имелось таких угловатых закорючек, а Осипова писала каллиграфически.
Окунь разорвал конверт, вытащил открытку, повертел в руках: «Вася, поздравляю тебя с днём рождения. Желаю тебе всего хорошего». И все. Ни дальнейших пожеланий, ни подписи. Кто бы мог это прислать, кто может знать, когда у него день рождения? В их классе было принято каждого поздравлять с днём рождения, но про него, конечно, забудут, так он всем опротивел. В прошлом году ведь тоже забыли. От этой мысли Окуню стало совсем худо...
Пришёл Валерка, пожаловался:
– Вась, мне скучно. Можно к тебе?
Окунь кивнул. Валерка зацарапался через него к стене на тахту, прижался легким теплым телом к брату. Окунь обнял его, притянул к себе покрепче.
Братья дружили между собой, хотя разница в возрасте была значительной. Но самое интересное в том, что они родились в один день - двадцатого февраля. Васька любил братишку за то, что он такой ласковый, как котенок, а может быть и потому, что Валерка какой-то беззащитный, худенький, с синевой под глазами, бледнощёкий... И если вдуматься хорошенько, то выходило, что Окунь любил на всем белом свете одного Валерку, этого большеглазого мальчишку, своего братишку младшего. И вот завтра у него, как и у Васьки, день рождения, а он, балда, забыл брату купить подарок.