Аттила России
Шрифт:
— Я не собираюсь уезжать, пока мои поиски пропавшей сестры не увенчаются успехом.
— Так-с… А все-таки лучше было бы вам уехать! — сказал полицмейстер.
— Я сам знаю, что мне лучше или хуже делать, и ни у кого не прошу советов.
— Осмелюсь заметить вашему превосходительству, что там, где правит самодержавная монархиня, неуместно говорить о своей воле…
— Вы хотите намекнуть, что ее величество желает моего отъезда?
— Вы сказали правильно.
— В таком случае у вас должен быть высочайший указ!
— Он у меня имеется.
— Где же он?
— Благоволите выглянуть в окно.
Державин посмотрел в окно и увидел там поданный к его крыльцу дорожный экипаж, эскортируемый лейб-казаками.
— Разве я преступник, что меня удаляют под конвоем?
— Всякий, кто противится воле самодержавного монарха, является преступником. Итак, когда вашему превосходительству угодно будет отправиться в Москву?
— Я не двинусь с места без предъявления мне высочайшего указа!
— Слушаю-с! — полицмейстер подошел к двери и крикнул стоявшему там унтеру: — Послать сюда четырех казаков!
Сейчас же в комнату вошли рослые бородатые лейб-казаки.
— Сабли наголо! Окружить арестованного! — скомандовал полицмейстер.
Казаки безмолвно, словно на диво функционирующие машины, одновременно обнажили сабли и встали по двое с обеих сторон Державина.
— Ну-с, — не меняя почтительного тона, сказал полицмейстер, — угодно будет вашему превосходительству проследовать в экипаж?
— Я подчиняюсь насилию, но протестую против такого нарушения основных прав свободного гражданина! — вне себя от бешенства и оскорбления крикнул Державин.
— Осмелюсь заметить вашему превосходительству, — сказал полицмейстер, подобострастно поддерживая Державина под локоть, — что тут явное недоразумение: свободных граждан в России не имеется и в полицейских списках не значится. А и те граждане, что были, уже давно не свободны. Вот, например, господин Радищев, господин Новиков и другие… Оно, конечно, господа поэты в высших сферах летать изволят — где им знать, что на земле делается! — а только из сего весьма неприятные для них недоразумения происходят…
Когда императрица узнала из доклада полицмейстера об обстоятельствах, сопровождавших отъезд Державина, она сказала себе:
— Потемкин опять оказался прав. Державин и Девятова слишком опасны, и их необходимо держать в стороне да покрепче. Она — опасная интриганка, он — опасный мечтатель. Кто из них хуже, право, не знаю; думаю, пожалуй, что он. С ней можно будет столковаться, и, как истинная интриганка, она скорее поймет, в чем ее выгода. А он… Удивительно, как быстро перебросились в Россию эти зловредные идеи! Ну, нет-с! Того, что теперь происходит во Франции, у себя я не допущу…
III
Вернувшись с охоты и узнав от Салтыкова про исчезновение Бодены, великий князь Павел Петрович пришел в дикое бешенство. Он сразу заподозрил в этом руку Потемкина и хотел сейчас же броситься в Петербург с саблей, чтобы, как он говорил, «изрубить в куски этого одноглазого негодяя»…
Салтыкову еле-еле удалось удержать великого князя и уговорить его не вступать в какие бы то ни было переговоры лично с Потемкиным, а тем более — в подобном раздражении. Он добавил, что и без того отношения великого князя с государыней-матерью все ухудшаются, и неизвестно, какие новые бедствия может принести эта неосторожность, а потому лучше всего переговорить лично с ней самой.
Павел Петрович в конце концов согласился с этими доводами и на следующий день рано утром отправился к матери.
От смущения, чувства неловкости и худо скрытой досады великий князь не мог как следует выяснить, зачем он, собственно, пришел к матери, и неточно поставил вопрос. Он хотел заинтересовать мать судьбой пропавшей, хотел сказать, что ее справедливость не потерпит безнаказанности за такие темные дела, что, наверное, она выведет преступников на чистую воду, а получилось так, словно он грубо и резко требовал отчета, куда именно девалась Бодена.
— Ты, должно быть, не совсем здоров, — сухо и пренебрежительно ответила Екатерина Алексеевна. — Неужели ты думаешь, что у меня больше и дела нет, как следить, куда и зачем поехала та или иная женщина сомнительного поведения?
— Ваше величество, вам должно быть известно, что Мария Девятова не «поехала», а исчезла…
— Почему это должно быть мне известно? Наоборот, я только теперь узнаю это от тебя, сын мой! Ведь я не имею таких оснований, как ты, следить за ее судьбой!
— Ваше величество, мне кажется, что меня в данном случае можно оставить совершенно в стороне. Дело идет о том, что одна из ваших подданных исчезла таинственным образом и что обстоятельства дела заставляют подозревать преступление. Я могу быть нелюбимым сыном, но неужели от этого должно страдать правосудие?
— Друг мой, я повторяю, что ты, должно быть, нездоров. Для расследования преступлений и наказания преступников в государстве существует полиция и суд. Или, может быть, ты уже обращался куда следует и тебе не захотели дать законное удовлетворение? Вот в таком случае ты прав, что обращаешься ко мне: назови мне имена этих преступно небрежных чиновников, и я накажу их!
— К чему эта вечная комедия? Что может сделать какой-нибудь полицмейстер, раз в дело замешан либо светлейший князь Потемкин, либо другой высокопоставленный негодяй!
— Я требую, — крикнула государыня, с бешенством ударив кулаком по столу, — я требую, чтобы ты с подобающим уважением говорил о человеке, которого я удостоила высшим доверием!
— Ты не можешь требовать, мать, чтобы я был так же слеп, как и ты. Если ты принимаешь злого духа за своего ангела-хранителя…
— Приказываю тебе замолчать и не вмешиваться не в свое дело. Что тебе нужно от меня?