Авантюрист
Шрифт:
…Он тихонечко выбрался из постели, где сладко подремывала утомленная бурными ласками красавица, – сцена из французского романа, черт побери! – накинул атласный халат и на цыпочках вышел в гостиную.
Сумрак уже сгущался, но пока что в комнате было достаточно света, чтобы уверенно передвигаться по ней, не зажигая огня. Взяв со стола портсигар, он закурил и уселся в кресло, глядя на стену так, словно надеялся, что его пытливый взгляд способен ее ощупать и простукать.
Он уже изучил планировку квартиры, старательно ее обойдя, что вполне естественно для нового жильца, к тому же беглеца в чужой стране, вдруг ставшего временным обладателем столь уютного обиталища. И теперь мог сказать с уверенностью: только эта стена соприкасается с квартирой номер пятнадцать. Только через эту стену и никак иначе могли попасть в восьмую Лобришон с компанией.
Однако никаких потайных ходов, скрытых дверей усмотреть не удалось. Стена как стена – обита новехонькими, синими с золотом обоями, украшена парочкой посредственных картин, к стене придвинут столик с пустой хрустальной вазой, а еще возле нее стоит высокий, почти под самый потолок, весьма старомодный dressoir [37] – внушительное сооружение, массивное, невероятно тяжелое даже на вид, черного дерева, с полками, уставленными книгами и бронзовыми безделушками. Такое впечатление, словно бы некий почитатель старины заказал изготовить это чудовище по чертежам ушедших веков… а вот книги и безделушки тут, откровенно говоря, совершенно не к месту. Тут бы стоять либо посуде, либо ценным вещам, как в старину и полагалось. Не гармонирует мебель с тем, что на полках расставлено…
Руки чесались исследовать дотошно и внимательно этого монстра. Если потайная дверь в квартиру за стеной существует – а так оно и обстоит, ручаться можно! – то расположена она за dressoir и нигде иначе. Вполне возможно, это сооружение снабжено скрытой пружиной, позволяющей его отодвигать без труда. Другого объяснения попросту нет.
Как-то же они переходили из одной квартиры в другую! Неужели – старательно отодвигая с той стороны этот образчик мебельного искусства минувших веков, тужась и чертыхаясь? Нет, тот, кто устраивал потайное сообщение меж квартирами, коли уж имел на это время, непременно позаботился бы о максимальном удобстве для всякого, кто вздумает ходом воспользоваться…
Простучать бы стену, изучить бы ее сверху донизу… Но нельзя, увы. Подобные манипуляции мгновенно насторожат Надю. Или она ни о чем не ведает? Но почему столь многозначительны совпадения? Надя – Лобришон – итальянец – белобрысый – эти две квартиры – взрывчатые вещества…
Вот именно, взрывчатые вещества и опытный бомбист из Милана…
Вернувшись в спальню, стараясь не разбудить сладко посапывавшую Надю, он взял со столика у постели бутылку тминной настойки, соседствовавшую с шампанским, и, пренебрегая приличиями, сделал добрый глоток прямо из горлышка словно люмпен-пролетариат у монопольки. Впрочем, в Маньчжурии именно так пивать и приходилось ради экономии времени…
Сунув ноги в новехонькие ночные туфли, поплотнее запахнув халат, вышел на балкон, встал у перил, жадно затягиваясь очередной папиросой. Совсем потемнело, вдоль улицы князя Меттерниха уже зажглись яркие электрические фонари, освещая величественно повисшие в безветренном воздухе черно-желтые штандарты, длинные гирлянды из гофрированной бумаги, раскрашенной в те же верноподданнические цвета, императорские вензеля и прочую, заблаговременно вывешенную парадную мишуру.
Ему было зябко отнюдь не от ночной прохлады – от своих догадок …
Не далее как вчера от нечего делать листал изданную здесь на немецком книжечку американских юмористических рассказов некоего О. Хэнри и сейчас вспомнил примечательную фразу оттуда – «в жизни есть некоторые вещи, которые непременно должны существовать вместе».
О. Хэнри, правда, имел в виду грудинку и яйца, ирландцев и беспорядки, что-то там еще, столь же малозначительное…
А как насчет монархов и бомбистов ?
Приходится признать, что и эти вещи с некоторых пор находятся в неразрывной связи, – печальные новшества даже не нынешнего, а прошедшего столетия… впрочем, ради исторической точности следует упомянуть еще и бомбы, которыми пытались поднять на воздух Наполеона, а это – конец века восемнадцатого. Ну, не суть важно…
Монархи и бомбисты. Монархи и террористы. Особенно если вспомнить, что и Габсбургов это не обошло, что супруга нынешнего императора, на чьи портреты в молодости невозможно смотреть без замирания сердца, девять лет назад была убита итальянским анархистом. Если вспомнить, что в империи Франца-Иосифа хватает своих революционеров, за которыми весьма даже усердно охотится тайная полиция, итальянские иррединтисты из Триеста, [38] чешские анархисты, радикалы словенские, сербские, боснийские, герцеговинские, черногорские…
Кажется даже, что волосы на голове зашевелились от жуткого предчувствия…
Эта картина встала перед его глазами в цветах и красках: внизу, по этой самой брусчатке, мимо этого самого модного магазина на противоположной стороне улицы двигается окруженный свитой экипаж монарха, пеструю толпу надежно удерживает за незримой чертой многочисленная полиция, и вдруг совершенно неожиданно из окна на четвертом этаже летят вниз метательные снаряды, способные превратить улицу в преддверие ада…
Разыгравшаяся фантазия? Бред горячечного воображения? Но чересчур уж многозначительны совпадения. Чересчур страшны в своей знакомой незамысловатости. Где-то здесь, скорее всего за стеной, в пятнадцатой квартире, пребывает саквояж с бомбами…
И ведь у них есть все шансы. Быть может, для того и придуман трюк с потайной дверью, соединяющей две квартиры. Главное – не бросить бомбу в кого-то, облеченного властью, в коронованную особу, а благополучно уйти потом, пользуясь растерянностью и паникой первых после покушения минут. Если среди террористов нет фанатиков, заранее собравшихся остаться на месте покушения и гордо взойти на эшафот, – задумка с двумя квартирами великолепна. Из одной бросают бомбы – а из другой скрываются через соседний подъезд.
А можно даже и не скрываться, преспокойно остаться во второй квартире. Если никаких улик преступления там нет. Кто догадается, кому придет в голову, что меж двумя квартирами есть тайное сообщение? Лишь тщательный обыск способен обнаружить потайную дверь… но кому придет в голову?
– Боже ты мой… – прошептал он, замерев с папиросой у губ.
Неужели самым последним идиотом в этой истории выглядит он? И не только идиотом…
Черт его знает, как там обстоит дело с юной супружеской четой Беннеке, свежеиспеченным архитектором и его женушкой. Важнее другое…
Что касается этой квартиры, восьмой, вся ответственность за нее лежит на господине из Болгарии Константине Трайкове.
Есть, конечно, его загадочный «дядюшка» (тот самый надежный знакомый, о котором упоминала Надя, тот, что вел все предварительные переговоры с Колодзеем), но «дядюшка», вполне может оказаться, Лобришон, в любую секунду способен раствориться в воздухе подобно привидению. То есть мсье с орденом исчезнет, а останется респектабельный британский майор, крайне возмущенный тем, что его осмелились спутать с неким адвокатишкой из Льежа. Сбрить усы, надеть другую одежду, перекрасить волосы – любой свидетель в растерянности примется чесать затылок: вроде бы он, а вроде бы и не он, темное это дело…
И потом, «дядюшка» не замешан ни в каких действиях . Это господин из Болгарии снял квартиру, подписал все необходимые документы, представился по всей форме старшему дворнику, словом, официально вступил во временное владение квартирой. Именно он в этой квартире в данный момент и находится, зато молодая супруга болгарского господина не обязана была предъявлять кому бы то ни было свои документы, что ее опять-таки уводит со сцены то ли в зрительный зал, то ли и вовсе за кулисы. И если дойдет до полицейского следствия… «Да, я какое-то время выдавала себя за супругу этого господина, да, я какое-то время жила в квартире, да, мы спали в одной постели… но ведь и первое, и второе, и третье не является нарушением законов Австро-Венгрии, господин комиссар?» И комиссар будет вынужден с ней согласиться. Потому что она всецело права. Никого из той компании нет на открытой всем взорам сцене, кроме господина из Болгарии, господина из Болгарии, господина из Болгарии…
Идиота из Болгарии! Козла отпущения из Болгарии!
А почему бы и нет? Уж если допустить, что он оказался прав и послезавтра из окна какой-то из квартир в кортеж императора полетят бомбы, почему бы не сделать следующий шаг и согласиться, что «пан Константин» выбран на роль козла отпущения?
Скрыться бесследно через потайной ход, оставив в растерянности полицию, – мудрое решение. Но еще выигрышнее было бы кинуть полиции кость – крайне подозрительного иностранца, живущего здесь по поддельному паспорту. Погоню и следствие это непременно развернет на сто восемьдесят градусов, полностью отведя подозрения от теплой компании, состоящей из фрейлейн Гесслер, седого господина с орденом, итальянского гостя, белобрысого молодого человека и бог ведает кого еще…
Но ведь господин Трайков не будет молчать?
А если ему суждено попасть в руки полиции в состоянии, напрочь исключающем всякую возможность общения? Как верно подметил тот ряженый казачок еще на другой стороне границы, покойники не в состоянии вступать в какие бы то ни было отношения с властями и полицией.
Так что же, действительно…
Он не хотел верить, но очень уж идеально подходили друг к другу все до единого кусочки головоломки, мозаики с кровавым отливом.
В спальню он вернулся в совершеннейшем расстройстве чувств. Нежные руки, выпроставшись из-под белоснежной простыни, обняли его за шею, притянули, он с превеликим удовольствием отрешился от всех забот, но даже теперь, отвечая на ленивые, сонные поцелуи молодой красавицы, бился над одним-единственным, жизненно важным вопросом.
Если он не ошибся и все произойдет согласно его расчетам, как из всего этого выбраться живым?Глава пятая Скандалист
Не зря говорится, что утро вечера мудренее. Проснувшись утром, он спокойно побрился, мирно позавтракал вместе с Надей – их продовольствованием занялась приходящая прислуга, нанятая, как выяснилось, тем же заботливым и предусмотрительным дядюшкой (и наверняка представления не имевшая о потаенной стороне жизни своих новых хозяев). Ничто не изменилось, он по-прежнему верил, что угадал все правильно, но в душе не было теперь ночной растерянности, едва ли не переходившей в безнадежность. При солнечном свете все опасности стали не то чтобы ничтожнее – просто он теперь преисполнился холодной воли к победе, напомнив себе: что ж, два раза не умирать…
И, отправившись за своими вещами в пансионат, не стал торопиться. Зашел сначала в квартирку старшего дворника – того самого краснорожего усача, что столь грубо обошелся с бедолагой Вадецким.
Сейчас усач, ясное дело, был сама почтительность – как же, перед ним стоял господин полноправный жилец, существо высшее…
– Я, собственно, вот по какому делу к вам, любезный… – протянул Сабинин с аристократической развальцой. – Те рабочие, что производили ремонт у меня в квартире… Где их отыскать? Это, право, форменное свинство – кусок обоев так и болтается неприклеенным, в ванной отбиты две кафельных плитки… Супруга мне устроила сцену, как будто это я виноват…
Краснорожий усач развел руки:
– Майн герр, вам проще обратиться к вашему дядюшке…. Именно этот господин рабочих и нанимал, кому же лучше знать. Поверьте, я к ремонту не имел никакого отношения. Если бы ко мне обратились сразу, я, ручаюсь, порекомендовал бы вам отличнейших мастеров – за крохотный комиссионный процент, понятно, но всем надо как-то жить… Я прямо намекал вашему дядюшке, но он желал непременно своих мастеров… Не станешь же спорить с почтенным господином?
– Ну, извините, я не знал… – сказал Сабинин с сокрушенным видом, коснулся шляпы и вышел.
Вскоре он беззаботной походочкой входил в пансионат. Услышав голоса в небольшой гостиной, свернул туда. Должно быть, Козлов объявил выходной – сразу четверо его соучеников устроились за столиком в углу и вроде бы безобидно попивали чаек, однако Сабинин, как человек русский, мгновенно заподозрил неладное по некоторой красноте их лиц и оживленности речей и движений. Чайком если и подкрашивали, то исключительно для отвода глаз, а под столом таилась она, родимая, украдкой извлекавшаяся на краткое время, необходимое для наполнения стаканов.
Сабинин подошел и дружески поприветствовал всех. Ему охотно ответили и пригласили за стол – если не считать Петруся (и сейчас таращившегося на него без всякой приязни), отношения с остальными складывались в принципе нормально.
– Чайку изопьешь, Николай?
Сабинин откровенно, шумно принюхался и сказал:
– Чего ж его под соленый огурчик-то не испить…
Ему тут же налили на четверть стакана и ловко подкрасили чайком. Он выпил половину, закурил, стряхивая пепел в чайное блюдечко. Петрусь продолжал прерванный его появлением рассказ:
– Ну и вот, стало быть, убирать этого черносотенного аспида выпало нам. До того он всем надоел монархическим образом мыслей и статейками в газетах, что спасения не стало. Народ у нас в массе своей дурной, может, таких вот соловьев сглупа наслушавшись, свернуть не туда… Ладно, пошли – мы с Бесом и Сережка-Пузо. Любил парнишка в пузо стрелять, так, в общем, надежнее, в голову промазнуть можно, через грудь может и навылет пройти, а ежели в пузо – тут очень даже свободно кишки загнить могут, так что получится убойно в любом случае. Вот его Пузом и прозвали… Ладно, ввалились. Прислуге с ходу предъявили ствол, заперли в ванной, так что получился полный порядок. А сокола нашего дома-то и нету. Никого нету, кроме доченьки. Гимназистка шестого класса, фу-ты ну-ты… И при всех женских статях, грудяшки блузку рвут, сама такая… – Он волнообразно прочертил ладонями в воздухе. – Ждем. Набрали из буфета аспидова коньячка, приятно посасываем, в уголке эта дуреха от страха попискивает… И тут родилась у нас дельная идея, братцы, – не все ж одним буржуям целячок ломать таким вот кысынькам. Ну, объяснили мы ей, что к чему, легонечко вразумили путем ласкового тыканья дулом в нежную шейку. Для куражу влили в нее стаканчик папашкиного коньячку – поплыла малость, порозовела. Ну, юбчонку сняли, блузочку распахнули, положили на кроватку, лежит наша царевна-лебедь во всей неприкрытой красе, только глазки закатила. Поласкал я ее, засосов от всей души на грудках понаставил, заправляю от души блудень по самый корешок, ну, думаю, сейчас начнутся вопли со слезами… ан нет! Никакой такой девственности там уж и в помине нету, очень даже разработано все. Меня сначала жуткая обида взяла, давненько мечтал отпробовать буржуйской невинности, да что поделаешь. Ладно, думаю, уж я тебя в таком случае оттопчу по полной. Как пошел валять… Чуток полежала – подмахивать начала…
– Брешешь.
– И ничего подобного!
– Да брешет, конечно, – громко сказал Сабинин, в душе благодаря судьбу, предоставившую столь великолепный шанс.
– Это кто брешет? – недобро уставился на него Петрусь. – За язычком следите, господин барин…
– И не подумаю, – сказал Сабинин. – Общей картине я, конечно, верю – под дулом что ж ножки не раздвинуть? Тебе, поди, иначе и не давали, озабоченному… Но чтоб при этом тебе еще и подмахивали – это уж, извини, сказки бабушки Настасьи в твердом переплете, рубль тридцать с пересылкою…
– Заткнись, франтик, – зло посоветовал Петрусь. – Ушибу…
– Ушиб комар слониху яйцами, до утра от боли ныла…
– Эй, эй! – пытался их удержать рассудительный и степенный малоросс Федор. – Сдурели оба?
Не помогло – Петрусь первым вылез из-за стола, уронив стакан. И Сабинин, разумеется, не отступил, вскочил, изготовившись.
Первый удар он отбил без труда, потом пошло труднее – уральский детинушка был кем-то неплохо выучен японской борьбе джиу-джитсу, каковую и попытался на Сабинине испытать. Но и Сабинин воспитывался не в имении графа Толстого, где только и учили трепетной любви к ближнему…
Они кружили по гостиной, опрокидывая столики, нанеся друг другу по паре-тройке легких ударов, но ни одному пока что не удавалось зацепить противника серьезно . Их уже не пытались разнимать – все остальные отступили в уголок, лишь время от времени увещевая словесно. Что никакого результата не возымело – где уж там, затаенная взаимная неприязнь наконец-то прорвалась великолепной дракой с молодецким уханьем, хриплыми оскорблениями сквозь зубы и расчетливыми ударами…
– Прекратить немедленно!!!