Авантюрист
Шрифт:
– А зачем тебе понадобился Будапешт?
– Господи, я думал, ты и это поняла… Там деньги. Я сам и не знаю всех подробностей, Вася Мирский лучше объяснил бы, он в банковских делах дока… В общем, безопаснее и удобнее всего оказалось перевести их в Будапешт, чтобы осели на счетах именно там. Оферты, проценты, что-то там еще… я ж говорю, не силен в этих тонкостях. В Будапеште открою счет на свое имя… или все же ради вящей осторожности ограничусь шифрованным, переведу свою долю… Что ты улыбаешься?
– Похоже, я и в самом деле стала содержанкой господина скоробогача… – сказала Надя, уже полностью овладев собой. Подошла к Сабинину и уселась ему на колени. – Кажется, так должны себя вести дорогие кокотки? Если неправильно, ты мне подскажи…
Она изо всех сил старалась произвести впечатление веселой резвушки, спокойной, совершенно ничем не озабоченной…
– Господи, откуда мне знать, как они себя ведут? – в тон ей сказал Сабинин. – Сроду не имел с ними дела… Надюша, милая, мне очень приятно именно так вот держать тебя на коленях… но, я тебя прошу, сядь рядом со мной нормально. Разговор предстоит слишком серьезный.
Она повиновалась, грациозно соскользнула с колен, присела рядом в смиренной позе благовоспитанной гимназистки. Поскольку
– И что за разговор?
– Подполье, революция, бомбы и браунинги – это все крайне серьезно и захватывающе, спору нет, – сказал Сабинин. – И я прекрасно понимаю твое стремление быть независимой от общества, пренебрегать его законами согласно заветам этого твоего Ницше. И все же… Тебе не кажется, что все это – довольно зряшное предприятие? Только не хватайся за браунинг, я ничего не утверждаю окончательно, просто размышляю вслух и приглашаю тебя к тому же… Хорошо, предположим, ваши героические труды увенчаются успехом и ваши имена в полном соответствии с известными строками Пушкина напишут на обломках самовластья… А если – нет? Если вам так и не увидеть грядущего торжества… ну, в ближайшие лет двадцать, я имею в виду, – поспешил уточнить он, видя, как недобро напряглось ее лицо. – Что, если к грядущему торжеству революции вы придете старыми, морщинистыми и дряхлыми? Прости меня, милая, но я немного успел уже тебя узнать. По-моему, тебя обрисованная мною перспектива мало устраивает. Это понятно, это по-житейски, – кому интересно получить генеральские лампасы лишь с наступлением дряхлости? Я таких в армии насмотрелся… Что, если все же не получится добиться своего в молодом еще возрасте?
– Говори по существу, пожалуйста, – напряженно попросила она.
– У меня – сто пятьдесят тысяч золотом, – сказал Сабинин. – Я тебе предлагаю бросить все прежнее и уехать со мной.
– Это что, официальное предложение руки и сердца?
– Если хочешь – да, официальное предложение руки и сердца.
– Я тронута, милый, – ответила она почти сразу. – Но должна тебя предупредить: я совершенно не подхожу для мещанского счастья с беленькими занавесками на окнах, размеренным укладом жизни…
– А кто говорит, что я тебе именно это предлагаю? – спросил он. – Мы уедем куда-нибудь в Аргентину, в Южную Америку. Уклад тамошней жизни еще во многом напоминает романы Эмара и Майна Рида. Есть места, где можно заработать громадные деньги на каучуке, – правда, при этом легко и голову сложить. Дикие места – индейцы с отравленными стрелами, бандиты, зверье… Можно заняться поисками нефти в Северо-Американских Соединенных Штатах, можно… да мало ли мест, где еще способен показать себя ловкий авантюрист, сколотить недурное состояние? Кисейная барышня в спутницы для такой жизни не годится. Зато на тебя можно полагаться – ты и в обморок не упадешь при виде аллигатора, и в случае чего с пистолетом спину прикроешь… Я все обдумал и взвесил, мне эта мысль в голову не сегодня пришла…
Она сидела опустив голову, и на ее личике отражалась усиленная работа мысли. Вот только у Сабинина было сильное подозрение, что ее раздумья не имеют отношения к сделанному им предложению…
– Мне нужно подумать, Коля, – сказала Надя, открыто глядя ему в лицо. – То есть, ты не Коля, как выяснилось, но я уже привыкла к этому имени, и нет смысла что-то менять… Честное слово, мне нужно подумать, такие дела с кондачка не решаются. Слишком резко ты предлагаешь изменить жизнь… Ты же сам говорил, что не сегодня это придумал, значит, долго размышлял, взвешивал?
– Конечно, – кивнул Сабинин.
– Вот видишь… Мне тоже слишком многое предстоит взвесить.
– Я понимаю и вовсе тебя не тороплю, – сказал Сабинин. – Время есть, я же не предлагаю тотчас же, взявшись за руки, бежать на вокзал… Подумай, милая. Если боишься мести… товарищей по борьбе, то я бы на твоем месте не беспокоился: есть в мире такие уголки, куда даже и они не доберутся, а если и доберутся – висеть на какой-нибудь пальме.
– Не в том дело… Просто следует подумать.
– Господи, я же не пристаю с ножом к горлу! Вот тебе и великолепная возможность. Пока я буду ездить в Будапешт и обратно, пройдет пара дней. По-моему, вполне достаточное время.
– А тебе обязательно нужно ехать тотчас же? – спросила она елико могла небрежнее.
Сабинин прекрасно чувствовал, что внутренне она напряглась, – когда столь тесно сближаешься с человеком, поневоле начинаешь его понимать без слов…
– Думаю, обязательно, – сказал он твердо. – Чтобы побыстрее со всем этим покончить. – Он смущенно улыбнулся. – Знаешь, ничего не могу с собой поделать – я ведь несколько месяцев ждал этого момента, теперь не смогу успокоиться, пока не закончится эта эпопея… Подумаешь, Будапешт! Это же не путешествие на Северный полюс, а поездка в комфортабельном вагоне по безукоризненной австрийской чугунке. Если повезет, вернусь уже послезавтра… Ты что, против? У тебя такое выражение лица, словно…
– Глупости, Коля, – ответила она непринужденно. – Тебе показалось.
«Сейчас она обнимет меня и постарается увлечь в постель, – подумал он, испытывая настоящую грусть и нешуточную боль. – Чтобы ни в чем не сомневался, не тревожился… Если так и произойдет, значит, она уже приняла решение, ум у нее столь же остер, каким он, надо полагать, был у Екатерины Медичи».
Надя закинула ему руки на шею, прижалась, промурлыкала в ухо:
– Это все надо отпраздновать: и твою удачу, и твое предложение. Если ты не против, помоги мне расстегнуть платье…
…Он прикрыл за собой дверь, запер ее и проскользнул в небольшую квартирку на первом этаже. Постоял немного, осматриваясь, обошел все три комнаты и остановил выбор на спальне – стоявшая там кровать была снабжена в изголовье подобием старинного балдахина, за которым легко было укрыться и остаться при этом незамеченным.
Он старательно расправил складки, повозился в своем импровизированном тайнике – и убедившись, что снаружи совершенно незаметен, проткнул ножичком дырку в синем кретоне. Вынул браунинг, загнал патрон в ствол, снял пистолет с предохранителя и сунул его за пояс, на животе, чтобы был под рукой. Замер, примериваясь к дырочке.
В прихожей щелкнул замок,
– Проходите, мадемуазель. Признаюсь, я немного удивлен вашим неожиданным визитом…
Он вдруг замолчал, послышался топот ног, шумная возня.
Судя по звукам, несколько человек грубо втолкнули Мирского в квартиру и заперли за собой дверь. Потом послышался голос Нади, спокойный и певучий:
– Стойте спокойно, никто вас не тронет, если не будете орать!
– Что все это значит, господа? Уберите оружие! Я стою, вы же видите, стою спокойно…
– Где мы можем поговорить?
– Если вам все равно, может, пройдем в спальню?
– Какой вы, право, легкомысленный! – послышался веселый голос Нади, и Сабинин словно воочию увидел ее задорную, дерзкую улыбку. – Я к вам не за этим пришла, господин Мирский…
– Да что вы, вы меня не так поняли…
– Я знаю, – серьезно сказала Надя. – Я просто шучу.
– А эти тоже шутят?
– Никоим образом. И пистолеты у них настоящие. Так что извольте без глупостей. Оружие при себе имеете?
– Нет, что вы…
– Платон, обыщи его.
– Чистый.
– Ну что ж, господин Мирский, если у вас заведено принимать гостей в спальне, почему бы нам туда и не пройти? Мне, в общем, все равно…
Замерший Сабинин увидел в дырочку, как они входят: впереди – незнакомый детина с пистолетом в руке, за ним Мирский с Надей. Шествие замыкал белобрысый, Лошадиная Рожа, тоже щеголявший оружием.
Мирский направился к секретеру…
Дальше все замелькало – отчаянный прыжок белобрысого, короткая возня, общая суматоха…
– Ай-яй-яй, господин Мирский… – поморщилась Надя, разглядывая извлеченный белобрысым из верхнего ящика секретера пистолет. – Где вы воспитывались, право слово? Бросаться с пистолетом на гостей…
– Так это смотря какие гости, – глядя исподлобья, сказал растрепанный Мирский, которого с силой толкнули на стул и стояли над ним сейчас с грозным видом, поигрывая оружием у самого его носа.
– Ну, хорошо, мы хуже татар, согласна, – обворожительно улыбаясь, сказала Надя. – Но ничего тут не поделаешь, правда ведь? Не тряситесь, никто вас не собирается убивать…
– Я и не трясусь…
– Врете. Вам страшно.
– Мне всегда страшно, когда я чего-то не понимаю…
– Ну, хорошо, – сказала Надя. – Сейчас они уберут оружие… не вообще, а подальше от вашей хитрой головушки, и мы с вами поговорим спокойно…
– Вас видела привратница, – сказал Мирский. – Да и выстрелы будут слышны…
– Господи… – поморщилась Надя. – На этом свете есть множество способов покончить с человеком совершенно бесшумно, и эти господа многими из них владеют… Я же сказала, не тряситесь. Если мы придем к соглашению, останетесь живы, сможете и дальше наслаждаться бывшими казенными денежками.
– Откуда вы знаете? Кто вы вообще такая?
– Слышали что-нибудь про боевую организацию эсеров? – мило улыбнулась она. – По лицу вижу, наслышаны… Так вот, извольте заткнуться. Говорить будете, когда я сама вас о чем-нибудь спрошу… Вы взяли билеты на поезд? Для себя и… Тёмы?
– Да.
– Где они?
– В бумажнике…
– Бумажник.
– Извольте… Часы заодно возьмете?
– Еще раз попытаетесь меня оскорбить – получите по голове вот этим, – продемонстрировала Надя уже знакомый Сабинину браунинг. – Так, теперь рвите их в клочки, рвите… И не охайте, я вам возмещу их полную стоимость. Вот так, какой же вы молодец, как с вами легко и приятно иметь дело…
Сабинин видел из своего укрытия, как клочки бумаги летят на колени Мирскому, как он страдальчески морщится, но все же выполняет подкрепленный дулом пистолета приказ.
– Великолепно, – кивнула Надя. – Теперь слушайте меня внимательно, два раза повторять не собираюсь… Мне нужно, чтобы на завтрашний день вы оставили вашего друга Тёму в покое. Чтобы завтра вы не напоминали о себе никоим образом. Чтобы завтра вас и близко не было. Вам понятно?
– Да…
– Вы меня хорошо поняли?
– Зачем вам это нужно?
– А вот это уже не ваше дело, – отрезала Надя. – Повторяю: с этого вечера и до послезавтрашнего утра извольте забыть, что на свете вообще существует ваш друг Артемий Петрович. Вам совершенно не важно знать, что мною движет. Главное запомните – если вы все же заявитесь к нему завтра, вас прикончат к чертовой матери. Надеюсь, мы производим впечатление серьезных людей?
– Куда уж серьезнее…
Надя преспокойно вытянула руку, уперев дуло браунинга ему в лоб, постояла так некоторое время. Отвела оружие, сказала наставительно:
– Рада, что вы это поняли. С нами не шутят. Будете вести себя правильно – останетесь живы. Послезавтра делайте что угодно, хоть с цыганами и медведем к нам в квартиру вваливайтесь. Вам понятно?
– Понятно… Но я ведь обещал, что завтра…
– Есть в вашей берлоге перо и чернила?
– Найдутся… В гостиной.
– Платон, принеси. Спасибо. Садитесь вот сюда, к столику, и напишите вашему другу записку. Сейчас мы вместе подумаем над содержанием… Ага. Напишите, что вы извиняетесь тысячу раз, что вам чертовски несладко, но завтра вы с ним уехать в Будапешт не сможете – и предложите отложить вояж на послезавтра. Намекните, что возникли непредвиденные обстоятельства… с очаровательной женщиной познакомились, скажем, и знакомство продолжится до завтрашнего утра… нет, прямо об этом не пишите, придумайте какой-нибудь намек…
– Вот так – пойдет?
– Пожалуй, – сказала Надя, бегло просмотрев написанное им. – У вас есть несомненный литературный слог… – Она сложила письмо вчетверо и сунула в сумочку. – А теперь мы, с вашего позволения, откланяемся… И не вздумайте нас обмануть, душевно вас прошу…
Она вышла первой, следом направился белобрысый. Сабинин напрягся, положив руку на браунинг, но Платон вовсе не собирался предпринимать ничего жуткого , он попросту шагнул к Мирскому, спрятав оружие, громадной ручищей взял его за глотку и протянул с ленцой:
– Если обманешь, сучий прах, я из тебя самолично потроха вытяну – по вершку, неторопливо… Понял, воровская твоя морда? Чтобы до послезавтра о тебе – ни слуху ни духу!
И вышел, насвистывая. Прошла добрая минута, прежде чем Сабинин решился покинуть свое убежище. Завидев его, Мирский печально улыбнулся:
– Бог ты мой, ну и девица… Как вы только с ней живете?
– Воспитанные люди на такие вопросы не отвечают, – хмуро сказал Сабинин. – У вас есть водка, Мирский? Вообще что-то спиртное?
– Вон там, в буфете. Что вы намерены делать?
– А что тут можно сделать? – пожал плечами Сабинин. – Буду сидеть и ждать, когда меня начнут резать, вот и все…