Авантюристка
Шрифт:
– Были ли на трупе следы насилия?
Старик поймал пристальный взгляд примадонны:
– Вот почему я дал вам красную розу, мадам. Вам не страшны никакие препоны, и даже сама смерть. При взгляде на его тело не оставалось никаких сомнений, что несчастный совершил самоубийство. Веревка была туго затянута вокруг шеи, шея сломана, на икрах синяки, на голенях – следы от ушибов.
Луиза всхлипнула и закрыла лицо руками.
– Были ли на теле какие-нибудь другие отметины? – бестрепетно поинтересовалась Ирен.
– Другие,
Ирен глубоко вдохнула аромат алой розы, словно хотела наполнить свои мысли благоуханием.
– Запястья. Этого я и боялась. Возможно, кто-то связал ему руки, а затем освободил.
– Связал? Но зачем? Как он…
– Действительно – как? А в карманах у него ничего не нашли? Ни монет, ни карт, ни прочих личных вещей?
– Даже табака, мадам.
– Тогда как же вы его опознали? – недоумевала я.
– Это было нелегко, – ответил доктор с грустной улыбкой. – О смерти его писали в газетах, сопровождая некролог описанием внешности. Но никто не откликнулся. Его уже собирались хоронить в могиле для бедняков, как вдруг в мой кабинет пришел индиец, работавший на одном из портовых кораблей. Он принес записку, в которой значилось, что умершего звали Клодом Монпансье, и родом он был из Парижа. Полиции удалось разыскать его брата.
– Но его все равно похоронили в общей могиле, – пробормотала Луиза. – Дядя и слышать ничего не хотел о том, чтобы перевезти тело в Париж. Тогда мы с тетушкой решили поехать в Монте-Карло, но он не позволил нам проводить отца в последний путь.
– На это не было времени, дитя мое. Здешний воздух не позволяет слишком долго хранить тела умерших.
– Вы знаете, где его могила? – спросил американец.
Старик покачал головой:
– Нет. Похороны состоялись без меня. Я могу лишь поделиться с вами воспоминаниями о смерти несчастного.
– И они нам очень пригодятся, доктор. – Ирен взяла его за руку. – Записка была анонимной?
– Именно так.
– А индиец?
– Исчез. Он вообще был не очень приветлив, да к тому же весьма неопрятен. По-моему, он почти не понимал по-английски.
Попрощавшись с добрым доктором, мы прошли сквозь сад и остановились у каменного коттеджа. Нас уже ждал экипаж, готовый отправиться в Монте-Карло по извилистой горной дороге. В эту минуту даже солнце Лазурного Берега не могло согреть нас, содрогавшихся при мысли о преждевременной и удручающей кончине Клода Монпансье.
Мы сели в экипаж. Стороннему наблюдателю наша компания наверняка показалась бы несколько эксцентричной: Луиза прикрепила розу к поясу, я – к лацкану; Ирен своим цветком украсила прическу, что было ей очень к лицу, придавая примадонне несколько щеголеватый, кокетливый вид.
Я и по сей день помню возвращение в Монте: солнце припекало голову сквозь шляпку, справа мерцало сапфировое море, а слева вздымалось изрезанное предгорьями побережье.
– Кому-то он был небезразличен, – сказала вдруг Ирен и улыбнулась Луизе, оторвав взгляд от морского пейзажа. – Ведь нашлись люди, которые помогли властям опознать вашего отца. Уверена, они сделали это из добрых побуждений, но допустили ошибку. Первую, но далеко не последнюю.
– Кто – они? – спросила я подругу, когда мы вернулись в «Отель де Пари» и расселись в гостиной номера Нортонов. – Кто допустил ошибку?
– Не знаю. А ты?
– Нет, конечно. Я вообще не уверена, что «они» существуют. Как, впрочем, и ты.
– Пути их неисповедимы, дорогая Нелл. Господни – тоже, но в Его существование ты охотно веришь.
– Не пытайся отвлечь меня болтовней о Боге. Если тебе что-то известно об этих загадочных событиях, будь так добра, поделись с нами. От этого может зависеть счастье Луизы.
– Я по-прежнему в раздумьях.
Переодевшись в домашнее платье и тапочки, Ирен прилегла на кушетку. Подруга предпочитала избегать парадной одежды, когда представлялась такая возможность. Из маленького столика она достала египетскую папиросу, вставила в перламутровый мундштук, приобретенный в Париже, и закурила. Дым тотчас окутал ее лицо голубой вуалью. Ирен продолжала:
– Сколько «их» – точно неизвестно. Одно знаю наверняка: среди них те двое, что сделали Луизе татуировку и напали на вас с Годфри в поезде. Матрос-индиец, принесший доктору Джамеку записку пятнадцать лет назад, тоже принадлежит к их кругу. Равно как и Клод Монпансье.
– Клод Монпансье? Ну, это уж слишком.
– Не слишком, – в комнату вошел Годфри, облаченный в красивую домашнюю куртку из темно-зеленой парчи.
– Ты что же, поддерживаешь эту дерзкую догадку?
– Я поддерживаю почти все, что делает Ирен.
– Почти? – возмутилась примадонна. В янтарных глазах ее горел вызов. – Безусловно, два злодея, напавшие на дочь Клода Монпансье, имеют отношение к его смерти, как и к гибели татуированного моряка, который бросился в Темзу несколько лет назад, и того, что мы совсем недавно видели в Париже.
– Но получается, эта связь возникла не менее чем пятнадцать лет назад!
– Еще раньше, Нелл, – поправил меня Годфри. – Возможно, двадцать.
– Двадцать, – согласилась Ирен. – Более того: подозреваю, что все эти люди плели какую-то интригу, и притом действовали сообща. И вот что меня пугает: с годами их становится все меньше и меньше.
– Если не считать добавившуюся Луизу Монпансье, – напомнил Годфри. – Возможно, татуировки – это некий шифр, открывающий доступ к хитроумному заговору.