Авантюристка
Шрифт:
Когда он ушел, Ирен облегченно вздохнула:
– Годфри вернется рано утром. В спальню он попадет через окно. Я не хочу, чтобы он пришел в пустой номер, хуже того – обнаружил в нем горничную, старательно выполняющую свои обязанности.
Я открыла окно. Решетка балкона доставала мне до талии.
– Наш номер на третьем этаже, это довольно высоко.
– Но Годфри не может попасть в «Отель де Пари» в столь ранний час через главный вход в образе моряка. Его никто не впустит. Боюсь, ему придется лезть через балкон.
– Но это же, считай, четыре этажа! Один цокольный занимает футов двадцать.
– Потому-то мужчины и носят брюки: при случае в них очень удобно лазать. Я уже все осмотрела. Он справится. Более того: для него это станет настоящим приключением.
– А чем же займемся мы, пока Годфри разгуливает по злачным заведениям?
– Устроим пикник в гостиной.
– Пикник в гостиной?
– Не переспрашивай – оставь это Казанове. Почему бы не провести этот вечер, как в старые добрые времена в Сефрен-Хилл? С французской выпечкой, бутылкой бургундского вина и в твоей компании.
Она взяла меня под локоть и проводила в гостиную. На обюссонском ковре стояла большая корзина из ивовых прутьев. Ирен подняла крышку с гордым видом фокусника, демонстрирующего зрителю внезапное появление женщины или тигра в доселе пустой клетке.
– Как же мы сможем столько съесть? – Я с удивлением рассматривала несметное количество хлеба, мяса, горчицы, фруктов, сыров и уже упомянутую бутылку бургундского – точнее, две бутылки.
– Надо же как-то скоротать ночь, – объяснила подруга. – К тому же к утру Годфри наверняка проголодается. Да и мы будем с нетерпением ждать новостей.
Глава двадцать первая
Дамы обедают, господа пируют
– А это что такое? – спросила я Ирен. Было далеко за полночь.
– Ты о чем?
– Какое-то коричневое месиво в банке.
– Известный французский деликатес.
– Вот как. Тогда в него непременно добавили какую-то мерзость. Говорят, французы это любят.
– Не нравится – отдай мне. P^at'e de foie gras [47] – слишком дорогое лакомство, чтобы тратить его впустую на желудок несмышленой англичанки. Между прочим, в вашей национальной кухне встречаются гадости и похуже – один лишь пудинг из свиных мозгов чего стоит. К тому же английские блюда весьма однообразны.
47
Паштет из гусиной печени (фр.).
Было уже слишком поздно, и первая бутылка вина почти совсем опустела, так что я благоразумно решила держать язык за зубами. Мы с Ирен откинулись на мягких стульях, обитых декоративной тканью, разложив на покрытой вышитой скатертью кушетке остатки нашего пира. Мы обе надели домашние тапочки и распустили волосы. Я сбегала к себе и переоделась в домашнее платье. Примадонна облачилась в лавандовый атласный халат, струящийся вдоль линий ее тела морской волной.
Я вновь почувствовала себя беспечной школьницей. Должно быть, мы обе сейчас напоминали таковых. Много лет нам не удавалось провести вечер в столь непринужденной, приятной обстановке – с тех самых пор, как певческая карьера вынудила примадонну уехать в Европу, где на ее долю выпало немало приключений. И конечно, мы уже давно так славно не беседовали. Я и представить себе боялась, что Годфри о нас подумает, когда вернется.
Часы мейсенского фарфора, стоявшие на каминной полке, пробили половину первого. Ирен склонила голову на позолоченный подлокотник и задумчиво разглядывала полупустой бокал бургундского вина.
– Знаешь, о национальных особенностях боя часов можно написать целую монографию. Английские – чопорны и сдержанны. Они величаво басят, словно подражая Биг-Бену: дон-дон-дон. Французские – кокетливы. Их трели легки, беспечны и даже игривы: динь!.. Динь…
– А немецкие?
– О, весьма суровы, под стать английским. Они разбивают «дон» вдребезги. Щелкают, толкаются и даже рычат: р-р-р-р. Стрелки не спеша доходят до нужной отметки и… бац-бац-бац.
– А швейцарские часы с кукушкой?
– Почти такие же, только более сумасбродные.
– А итальянские?
Подруга закрыла глаза:
– Звонкие. Гордые. Протяжные и величавые. Сладкозвучные.
Последнее слово она произнесла почти нараспев, и я засмеялась, ведь ее описание весьма точно передавало особенности национального характера разных народов. Безусловно, мировая сцена потеряла великую актрису. При мысли об этом мне слегка взгрустнулось. А может, всему виною был алкоголь, к которому я совсем не привыкла.
– А американские? – спросила я.
Ирен задумалась:
– Я их лет десять не слышала. Деловые, шумные. Яркие, словно новая латунь. С большим самомнением. Тревогу трубят с тем же задором, с каким воспевают время и прочую рутину. Огонь! Наводнение! Иностранцы! Индейцы!
– Индейцы? Да ну? В Нью-Джерси?
Ирен засмеялась:
– Да-да; правда, с тех пор, как закончилась Франко-индейская война, их стало значительно меньше. Теперь они торгуют сигарами, и только, а от прежних непокорных племен не осталось и следа. Иногда я жалею, что уехала на восток, а не на запад.
– Но на западе Америки нет оперных театров.
– Отнюдь! Культура постепенно стекается именно туда. Европейские артисты востребованы даже во Фронтире [48] .
– Ты не европейская артистка, – заметила я.
– Я вообще больше не артистка.
– Ложь! Ты навсегда ею останешься, как я – дочерью священника.
– Ты действительно так считаешь? – Ирен намазала коричневую жижу на крекер и захрустела, не обращая внимания на крошки, сыпавшиеся на халат.
48
Историческая территория освоения Дикого Запада в США. В наши дни на ней располагаются такие штаты, как Северная и Южная Дакота, Колорадо, Канзас, Техас и пр.
– Вся твоя жизнь – игра.
– Такое можно сказать о каждом. Всем нам при рождении даются определенные роли. Скажем, Пенелопа Хаксли: дочь приходского священника, скромная и консервативная. Весьма непритязательна; однако ее ждет немало сюрпризов.
Я ни с того ни с сего рассердилась на подругу. Наверное, причина была в том, что она сказала правду.
– А Годфри?
– Годфри Нортон: сын опозоренной женщины, трудолюбивый, благородный, законопослушный, консервативный и неординарный.