Авантюристы. Книга 2
Шрифт:
Кроме пятерых стоящих убийц и лежащих пятерых убитых, на табуретке сидела девица, вцепившаяся в руку стоящего перед ней уже знакомого Мишке «Треугольного». Он, очевидно, о чем-то ее спрашивал, прихватив за русую косу.
Мишка вошел совсем не кстати, помешав и «Треугольный» недовольно повернул свою рожу в сторону заскрипевших дверей. Был он сейчас без цилиндра и оказался лыс, как бильярдный шар.
« Классический злодей из Чарли Чаплинских фильмов немых»,– подумал Мишка.
А «классический злодей»– парень решительный и разговоры разговаривать
– Убить!– и двое с шпагами прыгнули в сторону входной двери. В одном из них Мишка узнал Сержа Дюма. Тот тоже узнал его и, придержав за руку напарника, крикнул охрипшим от волнения голосом:
– Экселенц, это они. Главные в Торговом Доме.– Экселенц, живо сориентировавшись, косу девичью из руки выпустил, и подпрыгнул от радости.
– Какая удача! Сами пришли. Хватай, вяжи!– и сам кинулся помогать, размахивая куском пеньковой веревки, появившейся у него в руке невесть откуда.
– Давно столько сразу придурков в одном месте не встречал, – удивился Серега, отшвыривая от себя первого подскочившего к нему молодца, пытавшегося оглушить его рукоятью пистолета. Молодец сполз тихо по бревенчатой стене и притих, а следом полетел Серж Дюма, размахивая обломком шпаги.
Этому не повезло, впечатался в стену рожей и повис, вцепившись в рукоять шпаги мертвой хваткой. Обломок вошел между бревнами легко, как шило в зад.
Еще двоих глушанули, так же качественно. Причем Серега, «квадратнорожего» аккуратно повесил, согнув, на дверное полотно. Видимо, чтобы не забыть, потом расспросить о национальном самосознании.
Дверь поскрипывала недовольно под тяжестью медвежьей, согнутого пополам «татаро-немце-француза» и голова его при этом ударялась в печной выбеленный бок. Не сильно, но громко. И понятно почему. Печь внутри пустая и голова тоже. Пустое, по пустому всегда так бывает.
Оставшийся в одиночестве «козлобородый», веревкой размахивать сразу прекратил и, сориентировавшись, попытался выпрыгнуть в окно. Идиот. Там окно-то, окно… Но раму выворотить успел табуреткой, с которой как ветром сдуло девицу. Забилась под стол дубовый и зажала рот кулаками.
Табуретку у «экселенца» Мишка отобрал и пару раз слегка по ушам здоровенным врезал, чтобы в себя привести. Но тот рвался, норовя завершить начатое – доломать раму оконную своим «бильярдным шаром». Пришлось обездвижить, для его же пользы.
– Замри, нечистая сила,– щелкнул Мишка пальцами и «экселенц», застыл, вытаращив глаза и открыв рот.
– Отдышись и подумай хорошенько. Ты в это оконце только намыленный пролезешь, кретин. А для этого нужны – вода, мыло и раздеться еще обязательно. У тебя есть мыло? Нет. Чего тогда ломишься? Постой и подумай,
– Мишка нагнулся и протянул руку девице.
– Татьяна, давай помогу, вылезай. Досталось тебе тут, я смотрю. Мы с тобой потом поговорим. Беги домой и не бойся ничего. Ну, или если страшно, то веди своих всех в швейную мастерскую. Я через часик освобожусь и подойду. И не бойся ничего. Я давно все про тебя знаю. Не уволим. Все будет хорошо. Успокойся,
– Татьяна заревела в голос, вцепившись в Мишку такой хваткой, будто боялась улететь.
– Михха и -и -и –л Ппетро-о-о…– пыталась она что-то сказать.
– Не говори ничего, знаю я все. На-ка вот водицы,
– Мишка зачерпнул ковш воды из ушата стоящего на лавке и Татьяна, расплескивая воду, принялась пить, всхлипывая и приходя в себя.
– Ну как, полегчало?– Татьяна кивнула. – Пошли я тебя провожу до ворот,– Мишка вывел девушку из дома и помог спуститься с крыльца.
– Живешь-то далеко? Ну, это рядом. Давай, собирай домашних и к нам перебирайтесь пока. Или у вас там хоромы родовые бросать жалко? Домишко – завалюха? И сколько вас там? Девятеро. Веди к нам. У тебя отец-то, в каком ремесле подвизается?
– Сапожник он, но сейчас хворает и заказов нет,– прошептала едва слышно девушка.
– И мать хворает? Что у нее?
– Чахотка,– заплакала Татьяна.
– А у отца?
– Отца упряжка боярская сбила, ногу повредил, ходить не может третью седмицу.
– Вот уж – «Пришла беда – отворяй ворота». Мать-то что же совсем плоха?
– С кровью дышит уже, боюсь я что братья, да сестры от нее хворь эту переймут. Марфутка уже запокашливала и Пашутка тоже синий уже весь,– еще пуще залилась Татьяна.
– Иди, собирай своих. Поживете пока у нас. А там глядишь все и образуется. Что же ты не подошла к Катюше?
– Да как же? Она и так благодетельница, а еще и виновата я. Как? Одни мы, что ли плохо-то живем? Всем нелегко, – Мишка достал носовой платок и вытер ей слезы: – Беги, потом поговорим обстоятельно. Разберемся с этими злодеями, да и придем,
– Татьяна побежала домой, оглядываясь через каждые два шага, увязая в снежной каше.
Мишка вздохнул тяжело:– «Еще одна судьба незавидная. Что за век такой? Что за страна у нас такая, что всегда в ней большинству людей плохо?»
Пока он провожал девушку и разговаривал с ней, Серега времени не терял и попытался разговорить экселенца.
– Молчит гадюка,– посетовал он.– Ты что ему и язык заморозил?
– Нет, вполне может общаться, если захочет. Не желает видать с тобой.
– Я так и понял. Ишь, глазенками поросячьими зыркает.
– Ты, Серега, давай-ка, наверное, за околоточным сходи. Всю ведь семью вырезали подлецы. Вон, пацана десятилетнего и то не пожалели. Женщину вон. Сволочи. Или послушать желаешь? Так я распоряжусь, Филя все запишет.
– Иду, только вот у этой гниды «квадратной» спрошу, кем он себя считает по национальности, а то ты забудешь, а потом где я его в узилищах-то искать буду. Или на каторге,
– Серега похлопал ладонью по квадратной челюсти, висящего «квадратного», но тот не отреагировал, пуская слюну и мотая головой.
– Миш, приведи в соответствие,
– Серега сбросил тушу «квадратного» на пол и выплеснул на него ушат с водой. Холодная вода подействовала благотворно или легкий щелчок, но «квадратный» глаза открыл и даже слюни вытер мокрым рукавом.