Авантюристы. Книга 2

Захаров Николай Львович

Дом Кулибина, который находился на краю города, поразил всех своей необычностью и оригинальностью. Чувствовалось, что сам хозяин его и спроектировал. Двухэтажный, каменный, он имел две башенки на крыше. Очевидно, возведенные для научных изысканий.

Высоченное крыльцо вело сразу на второй этаж, оставив первый для нужд, надо полагать, хозяйственных.

– И вот как нам к нему заявиться без рекомендаций?– засомневался Серега, неуверенно взглянув на спутников.

Кроме Аннушки и Мишки с ними отправился еще и Силиверстович. Решивший принять участие в переговорах

с изобретателем.

– А попросту,– предложила Аннушка, хлопнув ладошками в варежках.– Заявимся незвано, да и познакомимся. Не выгонит чай. Вон старичок какой-то снег там разгребает. Порасспросим, да и нагрянем,– Аннушка смело подошла к старичку, орудующему деревянной лопатой и, поприветствовав его, спросила:

– Дедушка, вы не из этого ли домика, сердешный?– дед перестал грести снег и, разогнувшись, улыбнулся приветливо:

– Знамо дело. Тут и проживаем.

– Родственник хозяина, значит,– обрадовалась Аннушка.– Мы из Москвы к нему приехали. Примет ли?

– А что за нужда у вас к нему?– заинтересовался дед, сдирая сосульки с окладистой русой бороды. Тут уж и все остальные подошли, приветствуя старика.

– Мы представители торгового Дома "Руковишников и К". Не слыхали? Жаль. Хотим предложить Ивану Петровичу работу по его талантам. Вы ему кто будете?

– Я ему он самый и буду,– улыбнулся дед, оказавшийся Кулибиным.

– Ой, а я вас и не признала,– покраснела Аннушка.

– Да откуда тебе меня признать-то, красавица? Чай мы не знакомы с вами,– развел сокрушенно Иван Петрович руками.

– Я ваш портрет видела,– призналась сконфуженно Аннушка.

– Портрет мой?– пожал удивленно плечами Кулибин.– Да откуда в Москве мой портрет взялся?

– У архитектора Казакова Матвея Федоровича,– пояснил Серега. И поспешно принялся представлять изобретателю своих спутников.

– Весьма рад, весьма рад,– раскланивался тот, отставив лопату и приглашая нежданных гостей в дом.– Не обессудьте, гостей не ждал. И за убогость обстановки прошу меня простить. Переехал недавно. А вот с портретом у меня неясность некоторая. Есть у меня несколько, но Матвею Федоровичу своего не задаривал.

– Портрет не дареный, Иван Петрович, а приобретен им случайно у какого-то художника. Списал он вас где-то, да и при распродаже на глаза попался Казакову. Знаком он с вами. Узнал, конечно же, и приобрел по случаю. Карандашный портретец-то. Вот мы копию с него и попросили нам снять. Взгляните, пожалуйста. Каков?– Кулибин взглянул на лист бумаги в руке Сереги и смущенно крякнул:

– Узнаю руку Семенкину. Вот ведь озорник. При Академии нашей подвизался в Санкт– Петербурге. Хороший художник из него мог бы получиться, не будь он приверженцем «змия зеленого». Ведь до последних порток пропивался акаянный. Наш Нижегородский. Жаль балбеса. Пропадет, талант зароет. Эх, люди. Слабы пред соблазнами чувственными. Аз многогрешный сие ведаю.

Из домашних дома оказалась только супруга Ивана Петровича Авдотья Васильевна и сынишка Дмитрий.

– Пусто ноне,– вздохнул Иван Петрович.– Старшие все при должностях в Санкт-Петербурге подвизаются. Средние в учебе. Вот Димша пока один и радует. Авдотья, самовар давай. Гостей потчевать с мороза. Все что в печи на стол мечи. Не ударим лицом в грязь перед московскими гостями?

– Да что ж ты, батюшка, Иван Петрович, меня как хозяйку в краску вогнал,– взглянула на него укоризненно супруга.

– Пироги нынче пекла Авдотьюшка-то, славные они у нее получаются. Я ведь из-за них почитай только на ней и женился. Чревоугодник, каюсь грешен. Вовремя вы поспели, господа,– продолжил весело тот.

– Вот и моя так же воспользовалась слабостью,– обрадовался Серега.– Ох, хитрый народ эти женщины. Знают чем нашего брата зацепить.

– Вот значит как?– надула губки Аннушка.

– Пойдем, голубушка, не слушай ты их речи акаянные. Я уж привыкла к подковыркам своего, за столько-то лет, и мимо ушей пропускаю,– обняла ее за плечи Авдотья Васильевна, женщина дородная.– Помоги-ка с самоваром. Пусть их покуражатся.– после чая с пирогами, прошли в «кабинет» хозяина. Назвать это помещение кабинетом язык, пожалуй, ни у кого бы из присутствующих не повернулся. Но хозяин назвал эту мастерскую, заваленную в творческом беспорядке всякой– всячиной именно так и никто оспаривать это не стал.

– Прошу, господа, присаживайтесь, кто, где хочет,– Иван Петрович расположился в рабочем кресле, которое у него перемещалось влево вправо по специальным штангам.

Кроме того, еще и поворачиваясь в стороны, позволяя сидящему, не вставая, дотянуться, до любого уголка этого стола-верстака. С прикрученными к нему разными приспособлениями. Из-под столешницы, выдвигалась откидная доска, выполнявшая роль кульмана и сейчас к ней был приколот лист бумаги, на котором Иван Петрович что-то вычерчивал, очевидно, вчера.

Сейчас в «кабинете» было достаточно светло, а вот для сумерек гости приметили, несколько осветительных приборов со свечными огарками, окруженными сложными сферическими зеркалами.

Висели эти «подсвечники» на выдвижных штативах, поворачивающихся и опускающихся.

– Хитро,– похвалил Силиверстович конструкцию, приглядевшись.– Вот такую систему и нам бы надобно применить для ламп керосиновых. Не уступите идею, Иван Петрович?

– Да Христа ради. Берите и пользуйтесь,– Кулибин, напрочь лишенный коммерческой жилки, умершей, очевидно, в его роду вместе с отцом купцом и ему не передавшейся, снял с полки журнал и, полистав его, открыл на нужной странице.– Прошу. Копируйте.

– Спасибо!– Силиверстович с любопытством всмотрелся в чертеж зеркальной сферы, пытаясь понять главную идею – крепление и сочетание зеркал.

– Просто, как все гениальное,– произнес он, перерисовывая в свою тетрадь чертеж.

– Позвольте?– заинтересовался Иван Петрович общей тетрадью Силиверстовича, листы которой соединялись проволочной спиралью, пропущенной через перфорированные края.

– Нечто приходило и мне в голову,– удовлетворенно кивнул Кулибин. – Как вы сказали? Просто, как все гениальное? Истинно так. Вот сия тетрадь этому иллюстрация. Я готов выслушать ваши предложения, господа.