Авантюристы. Книга 5
Шрифт:
Весь следующий день Сергей сидел на мешках с талерами и сыпал их в руки мимо проходящим нищим классам. Тут же пил кофе, курил и только по естественным надобностям отлучился несколько раз, усадив на свое место протрезвевшего Эммануила. Сунув ему под нос кулак, предупредил при этом: – Вернусь, возьму за ноги, тряхну, и все что не твое выпадет. Веришь?
– Верю,– кивнул бывший дворецкий.
– Молодец. По десять талеров в руки. Они уже расфасованы. Берешь столбик бумажный, суешь вот этот гроссбух и выдаешь в обмен на отпечаток пальца. Сверяйся с предыдущими отпечатками, чтобы не облапошили и дважды не получили. Понял, герр Франкенберг?
– Понял,– кивнул Эммануил и пока Сергей отсутствовал полчаса, успел выдать только десять талеров, скрупулезно сверяя грязный оттиск пальца со всеми предыдущими. В общем, просидел за сторожа, породив волну недовольства и ропот снизу.
По этой причине появившегося Сергей встретили радостно, чуть не кинувшись обнимать.
– Память плохая на капиллярные узоры, герр Франкенберг? Как же вы собираетесь заниматься банковским делом? С таким недостатком?– пристыженный Эммануил, ушел на цыпочках в бывший кабинет своего папочки, где его ждал Михаил и заставил рассказать все, что он знает о бумагах из ларца и прочем имуществе, похищенном из поместья экс-короля Франции.
– И где они? Браслеты, медальон и бумаги?
– Про бумаги мне ничего не известно, герр офицер. Браслеты при мне, а медальон я преподнес своему незаконнорожденному сыну Алоизу. Вчера. Мне что-то нужно было ему дать. Восемнадцать лет мальчику уже.
– И куда отправился ваш сынуля?
– Я дал ему рекомендательное письмо к барону Ротшильду, но там его вряд ли примут. Это был акт отчаяния с моей стороны и сын, наверное, уже получил от ворот поворот и скорее всего уехал в свою деревню.
– Думаете?
– Надеюсь,– скривился Эммануил.
– Но теперь-то у вас есть средства для того чтобы обеспечить его не только пустыми обещаниями. Что собираетесь предпринять?
– Поеду в Штронез, это под Деллерсхаймом, там у нас был свой дом. Хороший дом. Найду мальчика и помогу.
– Похвальное решение. Ну, что ж, в таком случае остается решить вопрос с браслетами. Это браслеты, которые принадлежали когда-то нашему семейству. Прадед привез из крестового похода. Стоят они сущие гроши, но память она ведь стоимости не имеет. Верно, герр Франкенберг?
– Полностью с вами согласен, герр Михаэль и готов уступить их вам за смешную сумму в сто тысяч талеров,– Эммануил робко взглянул на Михаила и, не увидев на его лице недовольства, уточнил.– За каждый.
– Тысячу за оба и считайте что вам повезло очень, потому что мы могли не найти завещание вашего батюшки и сейчас вы бежали бы быстрее собственного визга в сторону границы с Пруссией, герр Эммануил. Но клятвенно обещаю, остальную сумму внести в кружку пожертвований в первом же монастыре, который попадется на моем пути. Сто девяносто девять тысяч их обрадуют, думаю. А особенно вашего покойного батюшку, которому приходится сейчас не сладко.
– Мой батюшка был честнейший из банкиров в этом городе,– возразил Эммануил.– Он вернул все долги. Добавьте хоть тысяч десять, герр Михаэль. У вас мешки с талерами в прихожей, в них миллионы.
– Они нам не принадлежат. Увы, герр Франкеннберг, мы выполняем волю усопшего вашего батюшки. Это он распорядился выдать талеры неимущим.
– Мой папа был миллионер?– Эммануил так удивился, что выложив на стол браслеты, смел в саквояж тысячу талеров и, откланявшись, вышел, не задав более ни одного вопроса.
«Накарканные» Сергеем жандармы заявились в середине дня в количестве очень значительном даже для столичного города. Переулок блокировали с двух сторон силами конного эскадрона, а в дом ввалилось еще столько же, приводя в трепет и покорность толпящихся пролетариев, ударами ножен.
В квартиру тоже вошли совершенно бесцеремонно по-хозяйски, как им и положено по служебному статусу. Впереди, пара рядовых расчищающих проход, за ними офицеры от полковника и ниже. Вошли и молча уставились на сидящего за ломберным столиком Сергея. У этих господ во все эпохи сходные манеры. Так же как и эта, она определяется одним словом «нагнетать». Слово емкое и к нему можно приставить множество существительных. Нагнетать напряжение, страх, ужас, чувство вины и беззащитности перед карающей дланью Закона, ну и перед не дремлющим его оком – институтом жандармов. «Недремлющее око» смотрело парой десятков глаз, не мигая на сидящего офицера, предоставив ему честь прервать затянувшуюся паузу.
– Ну и?..– Сергей ухмыльнулся.– Чего угодно, господа? Чему обязаны такой неожиданной радости? Столько жандармов в одном месте я еще не видел. Хотя нет… видел однажды во время парада.
Жандармы презрительно молчали, ожидая когда он закончит и косили глаза на своего полковника, который сердито сдвинул брови к переносице и, нахлобучив служебную треуголку на самые глаза, выставил задранный подбородок вперед. Подбородок был массивный, квадратный, как кирпич и обрамлен, как того и требовали веяния времени, пышными усами «а-ля Франц-Иосиф– I».
Он не спешил высказываться и в соответствии с субординацией, молчали все остальные.
– Если вы, господа, как неимущие явились за милостыней, то увы, вынужден буду отказать, при всем моем уважению к корпусу жандармов. Вас в завещании герра Франкенберга нет. В нем вообще почему-то только рабочие указаны. Так что не обессудьте, господа,– Сергей ухмыльнулся еще более издевательски и привел своими словами и мимикой главного жандарма в раздражение невероятное. Его сегодня вытащили из загородного особняка, привезли срочно в министерство внутренних дел и битых два часа «намыливали голову», обвиняя в неумении работать.
– У вас, герр Мюллер, под самым носом действует банда финансовых террористов, которые подрывают экономику Империи, раздавая населению огромные суммы денег. Сотни тысяч, как мне доложили,– министр брызгал слюной и топал ногами.– Ваши эполеты слишком тяжелы для вас?
И так два часа к ряду, не давая вставить ни слова в свое оправдание. Поэтому герр Мюллер был сильно не в себе уже до прихода сюда. А вид развалившегося на стуле одного из «финансовых бандитов», возможно даже что главного из них, не соизволившего зад свой приподнять перед вошедшим полковником жандармерии, да еще и язвящего при этом, вызвали в его чуткой и ранимой душе просто бурю эмоций.