Авантюристы
Шрифт:
Вельможа еще больше выпятил седовласую грудь и ожесточенно потряс в воздухе томиком Дюма:
— Жё вудре дуэль! [27]
— Ух ты, про монтекристов начитался, — сообразил Нарышкин. — Благодарю покорно, эфенди, я дуэлями еще в юности объелся.
— Но? — переспросил любитель Дюма и добавил, выразительно кивнув при этом в сторону улицы:
— Ля полис! Кавас!
— Если Вы отказаться, он вызовет местный полиция, — угрюмо пояснил Заубер.
— Да что этот престарелый Портос о себе думает? — взвился Гроза морей. — Тоже, дуэлянт записной выискался. Меньше книжек на ночь читать надо!
27
Не трогать… Я желаю дуэль!
— Умом срешился человек, — печально констатировал Терентий.
Кадиаскер тем временем подозвал толстого евнуха и отдал ему какое-то приказание. Своих ночных визитеров эфенди широким, церемонным жестом пригласил следовать за собой.
Все спустились в сад, в котором расторопные слуги уже зажигали факелы и фонари. Вскоре евнух притащил две старинные шпаги, одна из которых была вручена Нарышкину.
— Отличная работа, — подумал Сергей, глядя на поблескивающий клинок.
— Ну и как будем биться? — спросил он.
Эфенди картинно сбросил халат, обнажив крепкий, мускулистый, сплошь поросший седой шерстью торс, и остался в одних шароварах и феске.
Он смерил противника с головы до ног и бросил несколько фраз по-французски, из которых Нарышкин понял, что биться предложено до смерти одного из участников поединка.
— Гладиатор, твою мать! — выругался Сергей, снимая китель и оставаясь в сорочке.
— Ангард! Аллах хай! — зычно крикнул кадиаскер и ринулся в бой.
Бился он напористо, чувствовалась прекрасная школа. Нарышкин, решивший поначалу поддаваться, вынужден был отступать и уйти в глухую оборону.
Уже в первую минуту боя острая шпага эфенди прочертила красный след на рукаве Сергея. Двор вельможи, наблюдавший за поединком, взорвался криками одобрения.
Гроза морей зарычал и принялся яростно вертеть оружием, пытаясь отразить петушиные наскоки и выпады престарелого дуэлянта. Делал это Нарышкин не так умело, и единственное, что могло спасти его, — то скорость движений и преимущество в возрасте. В бытность свою в армии, Сергей слыл недурным бойцом на саблях и эспадронах, но шпагой владел много хуже. Ему пришлось туго, очень туго. Вскоре еще одна легкая рана заалела у него на плече. Еще миг — Нарышкин едва успел увернуться, как шпага соперника со свистом рассекла воздух рядом с его головой и сбила висящий на ветке фонарь. На площадке стало темнее, и эфенди выхватил из рук слуги факел. Сергей невольно залюбовался своим противником. В пляшущем свете пламени сын Аллаха был поистине подобен разъяренному льву.
«А ведь проткнет, пожалуй, чертов янычар! Так и помрешь не за понюшку табака», — подумал Нарышкин, тоже хватая факел. Неожиданно, глядя сквозь танцующее пламя, он увидел в толпе дворни сжавшую руки, натянутую как струна Катерину, и это придало ему силы.
«Ладно, гад, сейчас я тебе Синоп устрою!», — мысленно пообещал Сергей и принялся яростно контратаковать, размахивая при этом одновременно и шпагой и факелом.
Эфенди не ожидал такого идущего против всяких правил фехтования напора и вынужден был отступить. Турок прогнулся назад, отражая яростные удары шпаги Сергея, и вдруг охнул, громко воскликнул: «А-а, шайтан!» и, выронив оружие, схватился за поясницу.
С воплями и причитаниями к поединщику подбежали жены.
— Что с ним такое? — удивленно спросил Нарышкин, опуская шпагу и подходя к компаньонам.
— Прострелило болезного, — обрадовано отозвался Терентий.
— Это есть «радикулит», — выразился Заубер по-ученому.
Так неожиданно начавшийся смертельный поединок внезапно и довольно нелепо закончился. Смущенного, скрюченного эфенди под руки увели жены во главе с Мадиной. Все четверо членов товарищества «Нарышкин & К» стояли в плотном кольце свирепых слуг с недвусмысленными выражениями физиономий.
— Живым не дамся, — решил Сергей, сжимая рукоять шпаги и стараясь заслонить собой компаньонов.
Гудящая как улей толпа надвинулась ближе, но тут вмешался толстый евнух, который, бесцеремонно расталкивая слуг, протиснулся к Сергею и неожиданно для последнего склонился перед ним в поклоне настолько глубоком, насколько позволял его изрядно выпирающий живот.
Обернувшись к слугам, он отдал им приказание, и вмиг из враждебной ставшая доброжелательной толпа расступилась. Чьи-то проворные руки потянулись к Терентию и Зауберу, и веревки, опутывающие обоих, упали в траву.
Евнух прочирикал что-то по-своему, заискивающе глядя в глаза Нарышкину.
— Что он там лопочет? — спросил Сергей, все еще тяжело дыша после поединка.
— Эфенди отпускает всех нас с девушкой на четыре сторона, — перевел Заубер. — Шпага должен остаться у Вас, Серьожа, как подарок от его хозяина за храбрость!
Глава десятая
СОКРОВИЩА ЦИСТЕРНЫ ФИЛОКСЕНА
«Но горе тому, кто захочет однажды
Проникнуть к святыне, смертною жаждой
Страстей самовластных прибой и отлив
В сердце мятущемся не покорив!»
Город горел, наполняя улицы удушливым дымом. Бран, с окровавленной секирой в руке шел по скользким от крови каменным плитам, ведущим от дворца Буколеон к Ипподрому. Он шел, нагнув голову, словно борзая, взявшая верный след, и его ноздри трепетали от запаха крови, смешанного с гарью. Нужно было, во что бы то ни стало попасть на ипподром раньше рыцарей Пьера де Брешэля. Бран знал, кого он там встретит, и готовился к этой встрече. Он знал. Это была не его война, но упустить все выгоды, которые она сулила, означало быть глупцом. Бран глупцом не был.
Императоры в обреченном городе сменялись с неимоверной быстротой. С завидным постоянством очередной претендент на трон предавал действующего императора, чтобы в свою очередь тоже быть преданным. Еще вчера Византией правил Марзуфль, но сегодня в полночь он трусливо бежал, бросив осажденную крестоносцами столицу рушащейся империи. Базилевсом провозгласили Ласкера, но и этот еще до рассвета сел на галеру переплыл рукав Святого Георгия, и отбыл в Никею…
Навстречу Брану выскочил какой-то оторвавшийся от своих молодой оруженосец с выпученными, слезящимися от дыма глазами. На плече он тащил угловатый мешок, скорее всего с драгоценной посудой; при каждом шаге мешок немилосердно гремел металлом. Бран, не раздумывая ни секунды, обрушил оружие на голову незадачливого мародера. Хорошо поставленный удар раскроил голову парня до подбородка. Оруженосец, обливаясь кровью, рухнул на землю, из мешка его посыпались блюда и кубки, со звоном поскакал по мостовой серебряный тазик. Обычно в таких украшенных гравировкой сосудах константинопольские красавицы мыли свои прелестные ножки…