Авантюристы
Шрифт:
Проезжая Курск, Нарышкин плевать на его красоты не стал. Он оглядел достопримечательности, во всяком случае, те из них, которые открывались взору из окна дилижанса, и слегка зевнул. На переправе через реку Сейм зевнул во второй раз.
— Город как город, — подумал «Гроза морей» и, когда экипаж подкатил к гостинице, зевнул в третий.
Гостиница была ни то ни се, желтое здание в два этажа с подъездом, окнами и крышей… Да, еще трубы на крыше и вывеска. Все.
Сергей слегка оживился только тогда, когда оглядел предоставленный ему во втором этаже заведения номер, половину которого занимала колонна. Могучая колонна антично-губернского стиля перла прямо из свежеокрашенного дощатого пола и расцветала под потолком гигантской ионической капителью. Она выглядела здесь столь же нелепо, как нелепо выглядел бы баобаб, перенесенный, скажем, в дачную оранжерею.
— Что это? — обнимая взглядом исполина, спросил Нарышкин.
— Нумеров на всех не хватало-с, — обстоятельно объяснил коридорный. — Вот мы и пристроились. Балкон снаружи кирпичом заклали, чтоб снутря площадей под жилье больше стало. А колонна по хвасаду шла. Что ж ее теперь ломать, красоту такую?!
— Разумно, — согласился Нарышкин. — А почему здесь три кровати?
— Так это съезд был земской, — ответил коридорный, стараясь незаметно достать из-под стола пару пустых бутылок.
— Послушай, любезный, — спросил Сергей, — а что у вас здесь есть такого…ну…такого особенного что ли?
— В смысле девок? — глаза коридорного мигом приобрели глубину и ясность.
— Нет…не то, чтобы…
— Пойла-с?
— Нет… не угадываешь, — Нарышкин подыскивал нужное слово. — Ну, такого, чего у других нет, а у вас — есть. Понял?
На круглом лице служителя отобразился сложный мыслительный процесс. В наступившей тишине стало слышно, как что-то движется внутри его головы, скрипит половицами, хлопает невидимыми дверями, отворяет ящики памяти.
Все это происходило довольно долго, и Сергей стал скучать. Он хотел, было, уже отозвать назад свой вопрос, но тут рот коридорного распахнулся.
— Как же, сударь, соловьи у нас выдающие!
— А ведь и верно! — согласился «Гроза морей». — Как я мог запамятовать!
Лицо коридорного сразу обрело значительность. Кустистые брови взлетели вверх.
— Быть в Курске, сударь, и не услыхать наших певческих соловьев никак невозможно-с. Вы опосля всю жисть казниться станете-с!
Чтобы избежать пожизненных мук совести, Сергей и Иоганн Карлович потащились с раннего утра караулить знаменитых пернатых вокалистов в мокрый от росы сад. Оба изрядно продрогли и промочили ноги, но ничего похожего на соловьиную трель так и услышали. Они уже собирались вернуться в гостиницу и, чертыхаясь, продирались сквозь кусты, как вдруг неожиданно сад оживила похожая на звон серебряного колокольчика, замысловатая птичья трель.
— Вот он! — Нарышкин схватил немца за локоть. — Слышите!
— О, да! — зашипел Иоганн Карлович. — Das ist gut! Das ist ser gut!
— Знаменитый курский соловей! — тихо проговорил Нарышкин, как бы смакуя фразу. — Ишь, что творит! Какие коленца, паразит, выводит!
— Что есть паразит? — благоговейным шепотом поинтересовался пытливый Заубер.
— Паразит …ну, это значит поразительно, …замечательно.
— Паразит! — млея от восторга, согласился Заубер. — Очень большой паразит!
— Нигде в мире нет таких соловьев! — похвастался Нарышкин, всем нутром ощущая прилив патриотизма.
Восхищенные реплики любителей соловьиного пения внезапно прервались треском кустов и появлением заспанного отрока, обладателя копны спутанных рыжих волос и густо засиженной веснушками физиономии. Обеими руками отрок прижимал к животу большую проволочную клетку.
— Вот она где! — довольно бесцеремонно сказало юное создание, с ненавистью оглядывая нижние ветки яблони, с которой и доносилось божественное пение. — Попалась, стервь!
— В чем дело, молодой человек? — шикнул на него Нарышкин. — Смотри, не спугни нам знаменитого певческого соловья, а не то ты у меня получишь!
Отрок испуганно попятился и выронил клетку.
— Осподь с Вами, барин, какие уж тута соловьи? — веснушчатая физиономия выражала крайнее удивление. — Энто у купца Чертопхаева заморская канарейка удрали. Так мне сыскать ее велено, а то и впрямь в шею накладут!
Весьма продолжительное время «Гроза морей» молчал, стараясь не смотреть в сторону Заубера. Немец также молчал, рассеянно моргая и пытаясь сорвать с мокрой одежды налипшие репьи.
— Пойдемте, Иоганн Карлович, нам пора собираться в дорогу, — наконец хмуро сказал Нарышкин и, ежась от утренней прохлады, побрел к гостинице.
Киев встретил путников приветливо. Он поразил всех без исключения, в том числе, в очередной раз и Нарышкина. Сергей любил этот древний город и всегда был рад встрече с ним. Больше всего ему нравилось любоваться киевскими окрестностями со смотровой площадки у подножия Андреевской церкви. Вид отсюда открывался восхитительный. Тонущий в зелени град Кия был виден как на ладони. Сразу бросалась в глаза широкая синяя лента Днепра, окаймленная белым песком пляжей. За нею лежал почти сплошной ковер зелени низкого, местами заболоченного левобережья. Внизу у подножья Старокиевской горы шумел торговый Подол. Прямо из-под ног, прихотливо извиваясь, к нему сбегал Андреевский спуск. Слева к Подолу подползала песчаными отмелями Рыбальского острова Оболонь. Где-то там, выше по течению в Днепр вливалась Десна. Она выгрызала в правом его берегу заливы, которые носили названия Верблюд и Собачье гырло. (Последнее название неизменно веселило Нарышкина.) Справа из-за кудрявых каштановых крон в небо целились колокольня и маковки Святой Софии Киевской, за ней, словно опята на грибной поляне, — целая россыпь сверкающих куполов Печерской лавры и еще дальше, почти у самого неба, — золотые шляпки церквей Выдубицкого монастыря.
— Вы заметили, что мы с вами уже привыкли осматривать города как бы сверху, — обратился «Гроза морей» к своим слегка обомлевшим от киевских красот спутникам. — Помните вид с башен Нижегородского кремля?
А Замоскворецкие дали? А помните, как хорош был Петербург с крыши купчихиного дома?
— Ну, это, положим, кто красотами любовался, а кто думал, как бы вниз с этой самой крыши не угораздить! — не отрывая глаз от пейзажа, буркнул Степан.
— Как давно это было, память уж затмилась, — печально вздохнула Катерина и поднесла к глазам платок.
— Когда я смотрю на город сверху, — продолжал разглагольствовать Нарышкин, — мне кажется, что я как бы держу его в ладонях. Понимаете?! Все, что есть в таком городе хорошего, сразу видно. И еще хочется, чтобы обязательно река была. Без реки как-то пусто!
— Вы есть большой романтик, Серьожа! — с неожиданной теплотой сказал Заубер и похлопал Сергея по плечу.
— А потом, когда я посмотрю на такой город сверху, у меня появляется очень сильное желание, — продолжил Нарышкин, несколько смущенно косясь на Катерину.