Авантюристы
Шрифт:
Вероятно ли, чтобы состоящая из наемников, наспех набранная армия смогла удержать Константинополь? Армия, которая «отличилась» в последних неудачных войнах с сельджуками и болгарами? Разве можно положиться на тех, кто сражается только за плату?
— Нет! — ответил себе Прокопий и, с тоской оглянувшись, отчетливо понял, что Город действительно обречен…
Деньги кончились внезапно. Посланный на греческий рынок за продуктами Терентий принес оттуда только «полное лукошко проклятий» в адрес одесских карманников.
— Спасу нет, какое ворье! — сокрушался он, предъявляя на всеобщее обозрение прорезанную подкладку. — Народу столько, что не продыхнуть! Притулились ко мне поближе да кошелек-то и умыкнули! Я и пикнуть не успел. Эти — почище наших подлетов будут.
— А жратва где? — Степан засопел и ринулся к корзине.
— Яблоков вот натрес… — Терентий хмуро разглядывал носки своих сапог.
— У меня от яблоков твоих уже третий день буркотня в животе, — яростно зашипел Степан. — Мы ж тебя, остолопа, за мясом посылали!
— Сам ты остолоп! — рявкнул дядька с обидой. — Пасть закрой! С каких шишей тебе мяса? Я же говорю, кошель у меня увели!
— Раззява! — визгливо крикнул Степан. Не прошло и секунды, как оба уже катались в пыли, тузя друг друга руками и ногами.
— Эй, а ну разойдись! — Нарышкин ухватил бывшего сверху Терентия за шиворот и оттащил его в сторону.
— Что, подчистую все выгребли? — спросил он с участием.
— Все, сударь… Не гневайтесь. Оплошал я.
Сергей тяжело вздохнул и опустился на камень.
В Одессе компания обреталась уже неделю. За это время выяснилось, что отправиться в Стамбул, просто взяв билет на пароход, не получится. Имеющихся наличных явно не хватало для покупки билетов. Бумаги Степана были не в порядке.
В них не оказалось какой-то важной подписи. У Заубера документы отсутствовали вовсе. Однако это были еще цветочки. Верхом всего стали расклеенные в порту объявления о розыске важных государственных преступников. В них давались довольно точные приметы всей честной компании и даже гравированный портрет главаря банды. Нарышкин узнал себя с трудом, но в целом некоторое портретное сходство наличествовало.
— А господа сыщики не дремлют! — нахмурился «Гроза морей». — Несмотря на то, что этот губастый малый с их афиши больше похож на Дюка де Ришелье, чем на меня. Как ни крути, а ход в порт мне теперь заказан.
Ежедневные солнечные ванны, принимаемые на диком пляже в Аркадии, вначале действовали благотворно на всю компанию. Однако Степан, не поладивший с местными медузами, умудрился еще и обгореть. Он хмуро сидел на берегу в тени и, слегка подвывая, мазал воспаленную кожу лампадным маслом. Удовольствие от купания получали только Нарышкин с Катериной. Терентий занимался разведкой в порту и окрестностях, а Иоганн Карлович пропадал на Биржевой площади в здании «Музеума» Одесского общества истории и древностей. Манускрипт все время был при нем, и немец не переставал внимательно его исследовать.
— Вы на нем глазами уже дыру протерли, — шутил Сергей.
Из любопытства однажды он составил компанию Зауберу и отправился вместе с ним поглядеть на одесские древности. Ничего полезного для себя из этой прогулки он не вынес. В «Музеуме» было скучно, безлюдно и пахло пылью. Тут и там висели какие-то планы, литографии и линялые гравюры с видами старого города. Некоторый интерес вызвал отдел нумизматики с монетами времен Ольвии и «златниками» киевских князей. Наибольшее оживление Нарышкин испытал при виде выставленной в экспозиции железной трости, принадлежавшей Пушкину. Смотрителю музея пришлось дать небольшую взятку, чтобы тот разрешил подержать трость в руке.
— Тяжелая! — одобрительно крякнул Сергей. — Ай да Пушкин! Ай да сукин сын!
Море, однако, привлекало Нарышкина гораздо сильнее древностей Одессы.
По неодобрительному выражению Степана, «купаться он был горазд». В воде «Гроза морей» мог торчать часами и весьма преуспел в нырянии, ловле бычков и собирании красивых камней. Погода стояла чудесная. Ночи были теплыми, поэтому несколько дней подряд ночевали на берегу в приморской балке. Место было дикое, посещаемое только рыбаками.
— Мы здесь действительно, как в Аркадии! — не переставал восхищаться Нарышкин. — Подходящее название, хотя я понятия не имею, что оно значит. Странно, что никто в Одессе не додумался построить здесь какой-нибудь курортный поселок. Надо бы подарить идею губернатору!
— Угу, — бурчал Степан. — Купаться мы сюда приехали!
Наконец к его огромному удовольствию погода испортилась. Море заштормило весьма прилично, и Нарышкину ничего другого не оставалось, как заняться делами. Перво-наперво пришлось подыскивать жилье. На оставшиеся деньги снять что-либо приличное в городе не было никакой возможности. Время гостиниц для компании, похоже, миновало. Крыша над головой нашлась неподалеку от Арбузной гавани. Довольно просторная, беленая известью мазанка фасадом выходила к причалам для «дубков» с херсонщины, до верху заваленных арбузами. Сотни этих лодок стояли в несколько рядов, сцепившись друг с другом бортами так, что между ними едва виднелись полоски грязной, усеянной арбузными корками воды. Вереницы грузчиков, растянувшиеся цепочкой, перекидывали арбузы из «дубков» на подводы биндюжников, сгружали их в тачки, тащили в мешках. За гривенник Нарышкин купил пять арбузов — каждому из компании по одному. Однако, не удержавшись, он сам слопал два и весь день бегал «до ветра» с расстроенным желудком.
Содержал мазанку немолодой близорукий инженер. Звали инженера Яков Аркадьевич. Фамилия его была весьма примечательна для Одессы — Ланжерон. Яков Аркадьевич был вдов и вскармливал на свой счет целую кучу растрепанных, сопливых ребятишек. Сколько их было точно, похоже, он сам не знал, так как все свободное от кормления и вытирания детских поп время проводил в большом сарае-мастерской за домом. Значительную часть рациона его хлопотливой, чумазой семьи составляли дармовые арбузы из гавани, это приводило к тому, что детские попы приходилось вытирать, пожалуй, слишком часто. В целом инженер Сергею понравился. Он был безобидным чудаком и за съем части дома запросил совсем немного.
— Я с этих детей прямо в отчаянии! — бормотал он в сердцах. — За ними скучать не приходится. Вы же видите сюда, я здесь сам-один, и рук у меня не десять, как хотелось бы кому-то, а всего два. И этими двума мне некогда даже зачинить фортку.
— А Вы какой инженер будете? — более от скуки, чем от любезности, поинтересовался Нарышкин.
— Что значит «какой»? — вскинулся Яков Аркадьевич. — Я, милостивый государь, инженер-мостовик. Когда при вас станут говорить, что мосты у нас в Одессе строил не Яша Ланжерон, плюньте этому негодяю на лицо. Когда я строил первый мост в Военной гавани, то приходила смотреть вся Дерибасовская. Да что Дерибасовская! Приходила вся Пересыпь! А когда эти спекуляторы заимели мосты разобрать, то за это плакала вся Одесса. Из Житомира и Бендер приезжали люди, чтобы плакать. Верьте моему слову! Я строил мосты в Карантинной балке, на Базарной, на Успенской, на Троицкой и на Еврейской тоже! Смотреть сам губернатор приходили!