Авантюристы
Шрифт:
— Есть хороший мысль! — Заубер утер рот платком и отодвинул от себя недоеденный арбуз. — Мы должны организовать общество возвращения реликвий!
— Чего, чего? — удивился Нарышкин.
— Да! Мы должны объявляйт весь научный сообщество об наша находка! Я полагать, что православный государство должен взять на себя обязательство финансировать поиск священный реликвий и организовайт экспедиция!
— Ну уж нет! Бестолковица какая-то! Турки клад просто так никогда не отдадут. А если и отдадут, то не в наше отечество. Продадут англичанам, и дело с концом! Нет, клад этот наш, достолюбезный Иоганн Карлович, и я до него доберусь! И потом, отчего ты решил, что тебе поверят? Примут за авантюриста, а скорее уж за сумасшедшего. И где это видано, чтобы русский чиновник без выгоды для себя деньги выделял?! Ты его сначала подмажь, пообещай долю, а уж потом он может быть что-то и решит. Нет, Иоганн, плоха твоя мысль! Ты вот, поди, второй десяток лет в России живешь, а страны так и не понял.
Нарышкин с брезгливостью двинул от себя арбуз.
— А что же делайт?
— Клад возьмем сами, тихохонько, чтобы господа янычары ни ушком, ни рыльцем не повели! Вот только для этого нам оборотный капитал требуется…
В этот момент в Ланжероновом сарае что-то грохнуло, и оттуда повалил густой черный дым.
— Ахти, господи, пожар! — из сарая выскочил перемазанный копотью инженер Яков Аркадьевич и, засумятившись, помчался к колодцу.
Нарышкин и Заубер последовали его примеру.
Возгорание удалось быстро погасить. Как оказалось, взорвалась некая металлическая конструкция, склепанная из жести и снабженная какими-то трубками и колесиками. Внутри сарая немилосердно воняло керосином.
— Что это Вы, Яков Аркадьевич, в зажигатели подались? — поинтересовался Нарышкин.
— Горе мое! Прямо Дамоклесов меч! Вы себе не подозреваете — пятый раз переделываю, а нужной тяги все нет. И у клапана недержание, будто у старого Мойши Цинципера! Вот сейчас накачал атмосферу, так она возьми и грохни! Мои дети могли остаться без ничего! Нет, надо заканчивать, а то уже вся гавань смеется с этих опытов. Нечего строить себе утраченных иллюзий…
— Так все-таки, Яков Аркадьевич, что Вы тут мастерили? — Гроза морей с интересом обозревал задымленное помещение, в котором проступали очертания большой плетеной корзины, подвешенной к потолку.
— Мастерил! Именно что смастерил большой гемороид на всех оставшихся у меня конечностей! Яков Ланжерон думал прославить Одессу, он думал об служению науке. Но для его идей требуется приличный цех, а не этот гнилой сарай!
— Да скажите же прямо, что вы хотели сделать? — рявкнул Нарышкин, проявляя нетерпение.
— Дирижабль! Вы читали что-нибудь за изобретения француза Анри Жиффара или другого француза — Жульена?! Раз мои каменные мосты никому не нужны, то я хотя бы повяжу человечество воздушным мостом.
— А что у вас взорвалось? — морща нос от едкого дыма, поинтересовался Нарышкин.
— Горелка, будь она неладна! Вот извольте поглядеть сюда!
Ланжерон указал в угол мастерской, где к стене был прикреплен чудом уцелевший от пламени большой чертеж летательного аппарата. В общих чертах он объяснил компаньонам устройство дирижабля и его принципы. Если верить Ланжерону, главная техническая задача для него заключалась не в пошиве шара и не в плетении корзины, а в создании мощной горелки, способной быстро нагревать воздух. Взорвавшаяся была уже второй улучшенной конструкцией, но и она подвела изобретателя.
— Видите вон то загнутие, — кивал Яков Аркадьевич на чертеж. — Это нос! Вон там под нумером три — пропеллер! Удобопомещаемая корзина типа гондола изготовлена из бамбука для пущей легкости. В оболочку вделан так называемый «баллонет». Это нужно, чтоб уменьшить перетекание воздуха. Посредством перемещаемого вдоль гондолы груза мы можем менять дифференцию тудой и сюдой…
— Голова! — восхищенно отозвался Нарышкин.
— Горизонтальные рули, позволяют аппарату подниматься ввыспрь, — продолжал рассказ Ланжерон.
— А вот эти шнурочки-бляшечки? — допытывался Гроза морей.
— Это сетка нужна, чтоб придерживать оболочку, — бодро сыпал польщенный Яков Аркадьевич. — Название дирижаблю я придумал с аффектацией: «Будитель ума»!
— Отшень красиво! — восхитился молчавший Заубер.
— Ага, Вам тоже понравилось?! — взвился Ланжерон. — Обратите Ваше внимание: для того, чтобы уменьшить лобное сопротивление воздушных масс, я придал аппарату рыбообразную форму…
Неожиданно Яков Аркадьевич потянул носом воздух и схватился за голову грязными от сажи руками:
— Боже мой, рыба! Я же ставил жарить моим деткам полную сковородку бычков! Он метнулся на кухню, задевая по пути предметы и, какое-то время спустя, вышел и вытряхнул на двор кучу дымящихся черных головешек.
— Жаль бычков, — констатировал Нарышкин и, тронув за плечо Заубера, шепнул ему:
— А знаете, Иоганн Карлович, у меня тут созрел один интересный план!
— Скажите, Яков Аркадьевич, а Вы часом не обращались …ну, скажем, к одесскому купечеству с просьбой о том, чтобы оплатить ваш проект? — начал издалека Гроза морей.
— Да чтоб я имел просить у этих жлобов? Они же за поганую копейку маму с папой посмертно удавят и родственников их в придачу. Нет, все свои кровные, недоеденные! От деток отрывал и в дело! Вот, имеете видеть, какая это корзина! — инженер спустил наземь привязанную к потолку большую кособокую конструкцию из толстой лозы.
— Ее Опанас плел, первый мастер на весь Качибейский лиман! Вы бы видели его плетень! Это ж таврическая ограда, а не плетень. Лоза к лозе — мышь не просочится. Он думал, что я в этой корзине гуппиков ловить стану. А оболочка? Вы знаете, за что мне обошлось пошить оболочку? Либерман хоть мне и дальний родственник, а ободрал как родной! Пять рублей — один к одному, смотрят и ухмыляются! Ладно, что парусина почти даром досталась, у рыбаков со старых шаланд за поговорить и поднести рюмочку. А это ж тоже расход. Но зато Яков Ланжерон теперь имеет ни с кем ни славой, ни прибылью не делиться! — инженер гордо вскинул всклокоченную седую шевелюру.
— Так-то оно так, Яков Аркадьевич, вот только Вашему предприятию солидности не достает. Ну, изготовите Вы шар, а дальше-то что? Кто на нем полететь отважится, если он в таком сарае на коленке сшит? — вставил Сергей, незаметно подмигивая Зауберу.
— А сам-один и полечу! — воскликнул инженер в запале.
— Вам нельзя, у Вас дети. Не дай Бог случится чего, по миру пойдут, — грустно и сочувственно вздохнул Нарышкин.
— Дети… дети, да! — на чело изобретателя легла скорбная тень. Он пошарил полными слез глазами по углам мастерской и бросил в сердцах: