Авантюристы
Шрифт:
— Что можно сделать? — стараясь сохранять спокойствие, спросил Трещинский.
— А что тут сделаешь! — отвечал исполин. — Готовьтесь, Лев Казимирович, скоро будем с Вами кормить рыб! Кочегаров обоих — сразу на месте… Пантюха и Митяй — раненые, лежат, как камушки. Рулевой, собака, кажись, за борт сиганул. В дыру вода хлещет… Плохо дело. Надобно нам с Вами ноги уносить!
— Merde! — оглядываясь вокруг, но, очевидно, не замечая Сергея, выругался Левушка. — Откуда у них пушка?
— Кончать с ними нужно было еще в имении, — прорычал Николай Петрович. — А Вы все бирюльничали… Теперь, поди вот!
— Сколько выдержит лодка? — спросил Трещинский, понизив голос.
— Нас с Вами сдюжит. А вот поклажу — навряд, — раздраженно отвтил великан. Говорил я Вам — не ломите цену. Надобно было сбагрить все добро сразу, сейчас бы уже как сыр в масле катались! Эх, сударь… Теперь уж поздно… Берите, что в карманах поместится, да и с Богом!
— Грузите лодку! — приказал Трещинский. — Возьмите только все самое… Впрочем, Вы знаете, что нужно взять!
— Да уж не извольте сомневаться… Как быть с Вашей мамзелью?
— С ней я разберусь, — отрезал Левушка. — Не мешкайте!
Где-то невдалеке треснул одинокий выстрел. Пуля, срикошетив от надстройки, ударилась в фальшборт, вместе с каплями дождя запрыгала по мокрой палубе.
Трещинский пригнулся и выстрелил в ответ. С грохочущих небес сорвалась ослепительная молния и ударила в воду совсем близко от парохода.
— Там монахи какие то! — прогудел Николай Петрович, и в голосе его Сергею послышалась озадаченность.
— Какие, к черту, еще монахи?!
— В лодке… Гребут сюда.
— Откуда тут могут быть монахи… зачем монахи? Стреляйте — это Нарышкин! — взвизгнул Левушка, разряжая длинноствольный револьвер американского образца.
(«Эх, нам бы такую штуковину», — позавидовал Сергей.)
С борта парохода в направлении подходившей лодки захлопали выстрелы. Нарышкин, пользуясь отвлекающим моментом, ухватился за планширь, кряхтя, подтянулся на руках, перекинул свое тяжелое тело через фальшборт и метнулся в открытую дверь надстройки. Внутри парохода раздался скрежет. Судно вздрогнуло и накренилось еще сильнее. Сергей не удержался на ногах и ударился раненым плечом о переборку. Острая боль обожгла всю руку. Снаружи на палубе вновь послышалась беспорядочная пальба, а затем голос Николая Петровича прогудел, будто в трубу:
— Ужо, мы им сыпанули. Драпают, словно настеганные!
— Спускайте лодку! — приказал кому-то великан. Сергей постоял некоторое время, прислонившись к переборке и потирая ушибленное плечо.
— Только бы не случилось беды с Катериной, — подумал он. В памяти всплыли ее слова, сказанные накануне: «Розан ты мой пионовый!». — Хорош «розан», — невольно улыбнулся Сергей…
По палубе вновь протопали тяжелые сапоги. Стало слышно, как заскрипели тали. «Спустили шлюпку», — догадался «Гроза морей».
— Осторожнее, дьявол вас возьми! — срывающимся фальцетом выкрикнул голос Левушки.
— Нервничаешь, — с наслаждением подумал Нарышкин. — Это правильно! То ли еще будет!
Было слышно, как что-то тяжелое спустили в лодку. Затем раздался тупой приглушенный удар, хриплый вскрик и последовавший за ним шумный всплеск. Еще один знакомый голос истошно завопил:
— Постойте! Зачем это?! Мы так не договаривались!
— Вы, конечно, неплохой актер, господин Нехлюдов, — с усмешкой ответил из-за переборки Левушка. — Однако роль свою Вы уже отыграли. Да и места мало в лодке, Вы уж не обессудьте…
— Заканчивайте с ним, Николай Петрович!
Послышался новый удар и сдавленный крик. Нарышкин содрогнулся, представив себе происходящее на палубе. «Ну и жрите друг друга!», — с ненавистью подумал он. Только сейчас Сергей понял, что стоит уже по щиколотку в воде.
— Готовы оба, — сообщил исполин. — Прощайтесь с вашей мамзелью, господин Трещинский, и айда отсюда.
Левушка расхохотался.
— Сколько в вас весу, Николай Петрович? — спросил он, явно ерничая.
— Это Вы к чему клоните? — озадаченно ответил исполин.
— Вы не догадываетесь, кто будет следующий? — голос Трещинского окреп и звучал теперь почти спокойно.
— Вы что же это, собираетесь меня убить?.. Ах ты тля! — взревел Николай Петрович. — Неужто и впрямь осмелишься… Да ведь я тебя…
— Я Вас и пальцем не трону, — поспешно заверил Левушка.
— Это сделаю я! — раздался еще один голос.
Нарышкин, стараясь не шуметь, прокрался по коридору и выглянул сквозь приоткрытый иллюминатор на палубу. Позади великана, держа в изящной руке взведенный револьвер Лефоше, гибкая, как борзая, стояла «Настасья Нехлюдова». Нарышкин поймал себя на том, что в который раз невольно ею любуется.
— Ишь ты, бабу свою на меня натравить решил… — удивился Николай Петрович, оборачиваясь назад. — Раздавлю обоих, как клопов…
Он сделал шаг по направлению к актрисе. Та слегка отступила и, прицелившись, одну за другой стала всаживать пули в грузное тело гиганта. Каждый раз после выстрела небрежным и ловким движением она взводила курок.
— Один, два, три… — непроизвольно считал Нарышкин.
Николай Петрович, слегка морщась после каждого попадания, вытянув вперед руки, молча шел навстречу своей смерти.
— Четыре, пять…
Промахнуться было невозможно. Шестой выстрел побледневшая, как полотно, актриса сделала почти в упор.
Взревев, как бык на бойне, великан рухнул на палубу.
— Однако… — пробормотал Левушка. — Экий здоровяк! И как Вам, право, не жаль…
— Помилуйте, какая может быть жалость? — усмехнулась «Настасья Алексеевна», и поправила мокрые волосы. — Он ведь только что убил моего «отца»!
— Вот мерзавка! — содрогаясь, подумал «Гроза морей» и ему вспомнилась ночная сцена в каюте Трещинского. — А ведь она могла меня тоже…