Авантюристы
Шрифт:
— И как далеко летит ядро? — полюбопытствовал Нарышкин, когда звон в ушах немного поунялся.
— Сажен на сто, — ответил пушкарь. — Ну да я кой-чего докумекал и, пожалуй, с треть версты можно накрыть.
«Маловато!», — подумал Сергей, но, тем не менее, выразил восхищение и быстро перешел к сути дела.
Отшельник, несмотря на то, что держал голову уже несколько неуверенно, цель визитера понял сразу. Сдать орудие внаем он согласился, хотя и выдвинул некоторые условия:
— Одежи какой-никакой привезешь, это «раз», — сказал он, загибая грязный палец. — Обужу, это «два»… И гамна этого, винища монастырского, побольше — это «пять».
Глава одиннадцатая
НА АБОРДАЖ!
«Но что ж? Корабль без парусов
Игрушкой стал ветров и валов,
И носится он в море, как колода,
А в первой встрече со врагом,
Который вдоль его всем бортом страшно грянул,
Корабль мой недвижим: стал скоро решетом,
И с пушками, как ключ, он ко дну канул».
Когда возвращались назад, завечерело. От воды потянуло холодком. Катерина зябко поежилась, и Нарышкин набросил ей на плечи свою венгерку. Девушка посмотрела на него с благодарностью, однако Сергей был рассеян. Под мерный скрип уключин «Гроза морей» задумался. План возврата сокровищ окончательно дозревал в его буйной голове.
«Подплыть на лодке и под угрозой расстрела в упор потребовать клад обратно. Для острастки можно и пальнуть разок над палубой… Или так: переодеться в монахов, подплыть поближе и, пока они не успели опомниться, — на абордаж! Всю банду с парохода ссадить в шлюпки, дать немного провианта и хорошего пинка… Пусть отправляются ко всем чертям… Так поступил бы Морган, Томас Тью или Вильям Кидд…
Стоп! Морган не стал бы конфетничать, а попросту перерезал бы им всем глотки. Мертвые не кусаются… — Сергей нахмурил лоб. — Но мы же не можем поступать, как какие-нибудь головорезы… Ладно, пусть живут! Главное — захватить пароход и на нем направиться вниз до Самары или, скажем, до Астрахани. Там можно будет перегрузить сокровища в дорожные сумки, купить у казаков коней и растаять в приволжских степях…(Эта фраза показалась Нарышкину весьма романтичной, и он про себя повторил ее дважды.) А как же отпустить этого негодяя Левушку?!.. Нет, Трещинского нужно непременно вызвать стреляться! Непременно… А если не повезет, и он меня ухлопает? — Нарышкин поежился. — Ну, так что ж, честь жизни дороже… А с Катериной как быть? Она же без меня пропадет! И, потом, надо все-таки с ней объясниться…».
Катерина сидела на корме лодки и время от времени бросала на Сергея быстрые взгляды. Один из них Нарышкин поймал и, глядя в глаза девушки, принялся, фальшивя, напевать недавно сочиненные строки:
— Катя-Катерина, Бог судья. Отчего ты, Катя, не моя?! Сердце и душа горят в огне. Катя-Катерина, вспомни обо мне! Катерина заерзала на лавке.«Теперь или никогда!», — мелькнуло в голове у Сергея. Он сделал несколько сильных гребков и опустил весла. Почувствовав себя обнадеженным, продолжил:
— Катя-Катерина, дай ответ: Ты меня полюбишь или нет? В петлю с головою, Если не с тобою!«Насчет петли, пожалуй, переборщил, — подумал Нарышкин. — Может так:
„В омут головою…“, или: „В пулю головою…“? Нет, „омут“, пожалуй, лучше. Ну да ничего, потом переделаю!».
Сергей кашлянул, мысленно перекрестился и начал:
— Знаете, Катенька, нам наконец надо поговорить. Хватит уже от себя бегать…
— Ну что ж, говорите, Сергей Валерианович, — ответила девушка, и ресницы ее затрепетали.
Ответ ободрил, но нужные слова как-то не приходили.
— Ну так вот, Катерина…Степановна, — выдохнул «Гроза морей», чувствуя, что лицо становится пунцовым.
Сергей с тоской посмотрел на гаснущий небосвод.
— А может, нам эту затею с кладом оставить? — сказал он внезапно для самого себя.
— Как же так, Сергей Валерианович? Уж столько-то страху натерпелись и все бросить?
— То-то и оно! Замотал я вас совсем. И сам, признаться, замотался изрядно. Гоняемся за сокровищем, словно за призраком неосязаемым! И все без толку… Театр спалили, Аскольд вон, совсем с ума попятился, сами чуть богу душу не отдали. Я ж не за себя боюсь…
— Ничего, Сергей Валерианович, сдюжим! — ответила Катерина с неожиданной решимостью в голосе.
— Вот за что и … («Нет, ну все, хватит вокруг да около ходить», — подумал Нарышкин, чувствуя, что нужный момент наступил.)
— Катенька, нашел я уже свой клад бесценный и терять его не желаю… Ведь люблю я тебя… Сразу полюбил, да только сказать как следует не мог. Если б ты согласилась женой моей стать, так и желать мне больше нечего! Давай в имение вернемся… заживем, хозяйство поднимем…
«Как „женой“?.. Почему „женой“? Какое, к дьяволу, „хозяйство“? — пронеслось в голове Нарышкина. — Зачем я это говорю?», — подумал он, чувствуя, как покрывается испариной.
Однако слова уже были сказаны, и девушка, подавшись к нему, нежно тронула за плечо:
— Эх, Сергей Валерианович… Сережа… Розан ты мой пионовый! Полюбила я тебя на ответ, да так, что который день уж ног под собой не слышу! Только мне самой за себя решать… Согласная я, пойду с тобой под венец, но не теперь, а когда ты врага своего достанешь! Клад не клад, да только не хочу я, чтоб ты потом всю жизнь себя корил и меня заодно, что дело свое начатое до конца не довел. А уж если сгинуть нам тут на реке придется, так на все воля божья…
Нарышкин схватил ее руки и стал порывисто целовать, потом сжал девушку в объятьях и припечатал ее губы долгим поцелуем.
— Ну все, пусти, задушишь меня совсем, медведь такой… — Катерина наконец высвободилась из стиснувших ее рук. — Прямо медведь и есть… Вон как растрепал всю!
— Ну, так меня приручить можно… — пошутил Нарышкин.
— Уж не знаю, как этакого разительного мужчину и приручать! — немного жеманно сказала Катерина. — Но уж ежели приручу, то хозяйка у вас, Сергей Валерьяныч, одна будет!
Нарышкин содрогнулся. Катенька кокетливо улыбнулась и чмокнула его в щеку.
«Пропал. Совсем пропал. Облупили как белочку! — подумал он. — Вот так под каблук и попадают. А… ну и пусть… наплевать да размазать!»
Сергей снял с ее плеч венгерку и бросил на дно лодки, затем обхватил девушку за талию и потянул на себя.
Они вернулись к монастырю далеко за полночь. Лодка против течения продвигалась медленно. «Гроза морей» греб вяло. Он чувствовал себя слабым, будто вареный петух. По телу разливалась приятная истома, в голове шумело, как во время похмелья. Хотелось спать. Катерина, напротив, сидела гордо и прямо, по привычке слегка опустив глаза, и с трудом удерживала торжествующую улыбку.