Авантюристы
Шрифт:
— На чем же он поплыл, раз камень тут остался? — поинтересовался было Нарышкин, но внезапно покой и тишина обители были нарушены. Тревожно и часто ударил колокол. Из чрева храма черной массой выплеснулась стоявшая службу братия.
— Что случилось? — поинтересовался Нарышкин у спешивших мимо келейников.
— Пожар, говорят, на пристани! — фальцетом выкрикнул на бегу один из монахов, по-бабьи подбирая края рясы.
Предчувствуя неладное, Сергей метнулся за ворота.
…Выпростав столб черного дыма, клубами поднимающегося к небу, у воды горели клети, близко друг к другу стоявшие на сваях. Охваченный пламенем, никем не управляемый шлюп медленно дрейфовал вниз по течению реки. На крыше занявшегося огнем сарая приплясывал невесть как освободившийся от своих пут Рубинов.
— Прыгай, баклан ты этакий! — орал ему Терентий, мечась в дыму. — Прыгай, черт тебя дери, сгоришь!
Сошедший с ума антрепренер выкрикнул в ответ что-то патетическое и, закашлявшись, воздел руки к небесам. Ветер отнес его слова в сторону, и Сергей не смог разобрать содержание речи бывшего «императора Византии». По берегу суетились монахи с ведрами и баграми.
— Я, сударь, только на минуту отвернулся, глядь — а этот оглашенный уже шкуну нашу запалил и за монастырское добро принялся! — в отчаянии крикнул Терентий. — Вона, как занялось! Потому — смола там! Сгорит все как есть! Дурацкое-то дело, оно нехитрое!
— Все! — тяжело дыша от быстрого бега, выдавил Нарышкин, глядя вослед уплывавшему вниз по Волге факелу, который еще недавно был шлюпом.
— Прощай, наш кораблик!
Сергей хотел, было, броситься на помощь Рубинову, но у него на руке повисла подоспевшая Катерина:
— Сергей Валерианович, куда Вы! И его не спасете и себя погубите!
— Ах ты, горе-то какое! — причитал Степан. — Спалил! Как есть спалил себя, раскольник окаянный!
Заубер тер пенсне, удивленно наблюдая за происходящим. В руках он все еще держал манускрипт.
— Aut Caesar, aut nihil*… — пробормотал он растерянно.
— Пусти Катерина! — Сергей вырвался из рук девушки и, прикрываясь рукой от дыма, решительно зашагал к сараю.
— Не пущу! Сережа! Ты же ранетый!
Внезапно длинный протуберанец пламени, выпроставшись из-под кровли, сильно клюнул сумасшедшего, и тот, инстинктивно отпрянув, с шумом свалился с крыши в росшие у кромки воды камыши. Сразу несколько рук подоспевшей на пожар братии выдернуло его оттуда. Поджигатель блаженно улыбался, хотя и трепетал, как осиновый лист. Глаза его были совершенно осоловелыми. Лицо и лысина покрылись копотью.
— Пещь огненную вздул! — сообщил он обступившим его монахам. — В пламени очистимся, не правда ли, господа?!
— Куда ж его теперь болезного? — сочувственно вздохнула Катерина.
— Да, с собой его брать нельзя: и нам обуза, и ему маета… — задумался Нарышкин. — Надо было оставить его в Нижнем, на растерзание почтеннейшей публики.
— А давайте его в монастырь определим. Ему там покойно будет. Душе отдохновение, и монахи опять же приглядят, — предложил Степан. — При божественной красоте всякая заблудшая душа враз опамятствуется. Глядишь, и отряхнется человек от своих страстев.
— Это он дело говорит, — вставил Терентий. — Вот только как в монастырь этакий брандер подсунуть — ума не приложу. Кто ж поджигателя в божью обитель пустит?
Братия тем временем уже оставила попытки спасти смоляной сарай и стояла поодаль, наблюдая за тем, как огонь с возрастающей силой пожирал строение.
— Да, убытки нам возместить нечем… — Сергей нахмурился. — Могли бы шхуну инокам предложить, так ведь этот доморощенный Нерон и ее спалил… Вот, разве что, отдать жемчуг?
— Нерон христианских мучеников дикими зверями терзал, когтями железными когтил, пламенем огненным палил! — вдруг заблажил Аскольд-Антон.
— Ну вот, опять началось, — развел руками Нарышкин. — По новой, что ли, его вязать?
На вопль поджигателя обратили внимание монахи. От братии отделился высокий седовласый старец и направился к путешественникам.
— Христос с вами, люди добрые. По здорову ли живете? О чем сей человек кричит и как в огне оказался? — монах хотя и вопрошал учтиво, однако сивые брови его были сурово нахмурены…
Несмотря на то, что вопрос предназначался не ему, «экс-император» отреагировал немедленно:
— А-а-а, чернец! С виду монах, а душа в штанах! — выкрикнул он, указуя пальцем на старца.
Стоявший рядом Степан чуть было не задохнулся от возмущения неожиданной дерзостью сумасшедшего, но монах ничуть не смутился, а наоборот — осмотрел на непрошеных гостей, казалось, более заинтересованно.
— Иноки сраму не имут, А под полами блуд дерут! Монастырская наливочка сладенька, А во сне бабенка гладенька! Вот такая материя — Пропадает империя!— зачастил скороговоркой Репкин-Рубинов.
Монах продолжал с любопытством рассматривать помешанного.
— Что пялишься, косоротый? Стопудовый … тебе в ворота! Попил, погулял всласть, А теперь земные поклоны класть? Не будет тебе спасения, Накося-выкуси воскресение!— и Репкин сделал в сторону чернеца весьма недвусмысленный жест.
Монах наконец смутился и сотворил крестное знамение.
— Ох, как костерит… иретик! — в голосе его послышалось уважение. — А и то ведь, верно… подзаелись. Не так живем… не по Писанию! Эх, грехи наши тяжкие!
— От теплых морей до холодного края, империя умирает! — продолжал раздираться антрепренер. — Забыли о Божьей каре? Твари… твари! — Аскольд порвал на груди мокрую рубаху и залился слезами.
План в голове Нарышкина сложился мгновенно.
— Вот, отец мой, блаженный человек, — смиренно проговорил он не своим голосом, кланяясь монаху и опуская очи долу. — Мы в Астрахань плыли, он и прибился к нам по дороге. По святым местам путешествует, про божественное говорит и все пророчествует. Только вот… в стихах уж больно искушен, по сему случаю у него в голове поворот учинился — зрит неизбежное будущее и имеет всевозможные видения! А теперь вот испытать себя огнем захотел. Может, вы его с братией… того… молитвами отчитаете?