Авантюристы
Шрифт:
— И что же дальше было? — заинтересованно спросил Нарышкин, чувствуя, что пушкарь ему уже нравится.
— Велел я его выдрать как следует, дабы гонор свой умерил. Поучили его мои молодцы на славу… Так он, как только на поправку пошел, дал деру из обители. Лодку увел, забрал с собой порох, пушку умыкнул, кладовую почистил, а перед тем, как сбежать, хотел даже бонбу в трапезную метнуть. Вот каков ушкуйник! Уплыл на Волгу, поселился на острове, поставил скит и живет там как … — настоятель, к удивлению Нарышкина, вставил непечатное слово из числа тех, которыми так богат разговорный русский язык. Спохватившись, он искоса поглядел на Сергея, перекрестил рот и продолжал.
— Мы его усовестить пытались. Я людей отряжал, дабы вразумить его. А он, как только лодку с острова завидел, принялся из пушки палить, да так, что едва не перетопил всех! Ужели с таким сладишь? Я об нем и Владыке сообщал и губернским властям жалобы слал, да все без толку! Такой окаянный человек выказался, что Боже упаси!
После трапезы в странноприимном доме путешественников оставили в покое. Урезонившийся Аскольд, испив целебного отвара, крепко спал в отведенной ему келейке. Степан попросился в храм достоять прерванную службу. Заубер, Терентий и Катерина решили вернуться на пристань. Что делать дальше никто не знал. Дорогой компанию нагнал Нарышкин.
— Диспозиция такая, — объявил запыхавшийся «Гроза морей». — Терентий, ты наблюдаешь за рекой. Смотри в оба, нам важно не пропустить пароход Трещинского. Иоганн Карлович, Вы займитесь этими старинными документами. Чует мое сердце, неспроста они были в каюте у Левушки. А я пока возьму лодку и сплаваю в одно место, тут неподалеку. Надо кое с кем перетолковать!
— Сергей Валерьянович, а можно мне с Вами? — неожиданно попросила Катерина.
Нарышкин взглянул на девушку и понял, что в глубине души надеялся и ждал именно этой просьбы.
— Почему бы нет? — он пожал плечами и впервые за весь день улыбнулся.
Плавание вниз по течению, до небольшого лесистого островка, расположенного аккурат посреди реки, много времени не заняло. Взятая у монахов лодка стремительно бежала по воде, подчиняясь мощным гребкам Нарышкина. Поначалу, слегка рисуясь перед Катериной, Сергей не рассчитал силы и едва не переломил весло. При этом он забрызгал девушку с ног до головы, однако потом приноровился, и лодка пошла ровнее. Всю поездку оба молчали, стараясь не смотреть друг другу в глаза.
Хромой Никитка, одетый в какие-то лохмотья, встречал незваных визитеров у самой кромки воды. Маленький, рябой, худой, как цыганская лошадь, заросший апельсиново-рыжими волосами, он пытался отпихнуть лодку и не дать Нарышкину причалить, однако силы были явно не равны.
Награжденный парой добрых затрещин, пушкарь обмяк и присмирел. Молча, поблескивая злыми, умными глазками, он сидел на песке и смотрел аспидом, наблюдая, как Сергей привязывает лодку.
— Я тут тебе собрал кое-чего, — сказал ему Нарышкин, помогая Катерине выбраться на берег. Он тряхнул мешком с провизией, прихваченной у монахов. Из мешка булькнуло. Никитка заинтересованно засопел.
— Веди, что ли, показывай свои хоромы. Дело у нас к тебе! — безапелляционно заявил «Гроза морей», принуждая отшельника осмотреть его жилище.
Бревенчатый скит выглядел несколько кособоким, однако сработан был крепко, и крест над его лыковой кровлей указывал прямо в небо. Вокруг жилища высились холмики рыбьих костей и прочего мусора растительного и животного происхождения. Небольшая пушка на самодельном лафете у входа грозно смотрела в сторону Волги.
— Одичал, верно, совсем? — спросил Нарышкин, с приязнью разглядывая пушку.
— А хули. И одичаешь тут, — хмуро согласился Никитка, в свою очередь поглядывая на мешок.
В хижине попахивало отхожим местом, поэтому разговор состоялся на свежем воздухе, тем более что с невысокого пригорка, на котором стоял скит, открывался великолепный вид на реку. Для начала выпили бутыль монастырского, закусив балыком. Катерина, слегка покрасневшая от искренних слов отшельника, отправилась осматривать остров. Быстро захмелевший Никитка поделился своими взглядами на жизнь.
— Гаменное вино, барин! — заявил он, наливая деревянную плошку, служившею ему бокалом, до краев. — Бога не помнят, потому делать не умеют. Восподь за такую баланду по шеяке наклал бы. Он-то, поди, когда воду на вино пущал, этакой дряни и в рот бы не стал брать!
Разговорившийся отшельник в нескольких словах описал свою прошлую жизнь в обители и свои отношения с монахами, которых именовал не иначе, как «сучьими крысятами».
— Живу, барин, как кобел лесной, зато на воле и с Восподом! — откупоривая очередную бутыль, говорил Никитка. — Такой-то красоты, хошь весь свет изойди, нипочем не сыщешь. Я тут сам себе янарал, потому — воля! Домекаешь? Одежа только вся изветошилась, а так — кум королю! Пропитание — вот оно, в реке, бери, сколько хошь, в лесу грибов — ломай, не хочу. А чтобы христарадить да чужие окна грызть, это не по мне!
— Хорошо тут у тебя, — соглашался Нарышкин. — Только ведь достанут и здесь.
— А ежли «крысюки» сунутся кто, я им ка-а-ак выпишу картечью! Были примеры…
В этом месте разговор плавно перешел к баллистике, и косеющий от выпитого вина отшельник предложил пальнуть из орудия.
— Трехфунтовая, полевая, Олонецкой работы! — любовно похлопав пушку ладонью по стволу, сказал Никитка. — Еще, поди, с Царя-петровских времен!
Он принес из хижины принадлежности для стрельбы. Зарядил пушку, попутно делая пояснения.
— Вот гляди сюда, это — банник; чтоб нагару не было, прочищаем у ей ствол. Это вот — шуфла, в ее кладем картуз с порохом, пробку, ядро и пыж. Всю эту требуху загоняем в нутро и прибойничком притаптываем, — Никитка удовлетворенно крякнул. — Теперь берем и прокалываем картуз. Сыплем порох затравочный, запаляем и па-а-берегись!..
Грохот от выстрела вышел преизрядный. Пушка окуталась едким дымом. Взбив столб воды, ядро хлопнулось в Волгу выше течения.
— Рыбы будет! — удовлетворенно крякнул Никитка. — Только загребай!