Авдотья и Пифагор
Шрифт:
Пиф хотел спросить, почему с ним не работают, однако уже и сам понял.
Губернатор, посеревший от горя, но не потерявший достоинства, объяснил, что произошло. Оказывается, молния в бассейн не попадала. Она попала в шест, который нес электрический кабель. Плюс — порыв ураганного ветра.
Кабель порвался и упал в воду.
Шестидесятилетний слуга губернатора Алонсо погиб сразу — даже издали Пиф видел тяжелые ожоги с белесыми, омозолелыми краями на теле умершего. Еще один подросток пострадал не столь серьезно; по крайней мере, дыхание у него восстановилось почти тут же, и именно он сейчас пытался подняться. А вот с малышом Антонио и с Августином, сыном хилера, который прыгнул в воду, пытаясь спасти ребенка, все оказалось гораздо хуже.
Пиф схватил поданный Имельдой фонендоскоп, стал искать тоны сердца. У Августина нашел мгновенно, тот и дышать потихоньку начинал сам. А вот у мальчишки пульс не прощупывался, и вентиляция легких обеспечивалась только усилиями спасателей.
– Он умрет, доктор? — плакала навзрыд Имельда. В отличие от мужа, она на глазах теряла рассудок.
– Молчать! Не мешать мне! — неожиданно для самого себя рявкнул обычно вежливый Пиф — он слушал сердце ребенка.
Имельда отшатнулась и почему-то стала спокойнее.
То, что Светлов наконец услышал, ему не понравилось.
– Поднять его — и бегом в госпиталь! — скомандовал он.
Ехать — всего ничего, несколько секунд на джипах. А там хоть будет чем работать.
– Остальных тоже туда, — на бегу скомандовал Пиф.
В госпитале ребенка уложили на кардиокровать.
Имельда, пришедшая в себя от окрика доктора, уже прилаживала к груди мальчика контакты кардиографа — все же она знала и умела много больше, чем можно было бы ожидать от медсестры-самоучки.
Картинка на мониторе подтвердила худшие опасения Пифа: более полутысячи осцилляций в минуту — фибрилляция желудочков сердца. Электрический удар разрушил обычную скоординированную работу сердечной мышцы, и теперь отдельные ее волокна сокращались беспорядочно. Сердце еще жило, но уже не прокачивало кровь сквозь артерии и вены ребенка.
Все было плохо. Однако надежда оставалась: реанимационные мероприятия были начаты практически сразу после поражения. А вот фибрилляция, наоборот, могла проявиться не сразу и постепенно, с предсердий. Соответственно кислородное голодание мозга от плохого кровоснабжения тоже могло оказаться некритичным. Впрочем, это ничего не меняло, если не удастся немедленно запустить сердце мальчишки, причем в правильном ритме.
– Имельда, неси дефибриллятор! — крикнул он матери. — Помнишь, тот чемодан серебристый, что я смотрел утром?
– Да, доктор! — ответила та и с невероятной для своего сложения скоростью метнулась за прибором.
Сейчас он оттестировался гораздо быстрее, чем в первый раз. Пиф поставил указатель на двести джоулей, велел всем убрать руки и дал разряд.
О счастье! Какое счастье! Сердце с первой же попытки забилось ровно.
Господи, бывает же такое счастье! Ведь если бы оно по-прежнему беспорядочно трепыхалось, следовало увеличивать энергию разряда, вплоть до трехсот шестидесяти джоулей — Пиф хорошо помнил цифру, ему этот вопрос доставался на экзамене. Но он никак не мог вспомнить, что там говорилось про детей. Не убьет ли ребенка такой разряд?
Кардиограмма, конечно, пока не была нормальной. Однако, по крайней мере, теперь сердце мальчишки билось самостоятельно, пусть и чуть быстрее, чем хотелось бы.
Впрочем, электротравма коварна. Фибрилляция в любой момент могла вернуться, а вместе с ней — опасность тромбоза и инсульта. Она и сейчас была немалой. Пиф решил не рисковать: он умело интубировал пациента, обеспечив надежную аппаратную вентиляцию легких — благо техники имелось достаточно. Ребенка подключили к компьютерному кардиомонитору — не зря Светлов в московской клинике столько возился с балтеровским приобретением! Потом Пиф лично проверил принесенные по его приказу препараты: он собирался струйно вводить адреналин в высоком разведении и в вену лидокаин. Таким образом он надеялся исключить проблемы, связанные с ростом концентрации калия в крови. Теперь оставалось спрофилактировать появление тромбов — фибрилляция как шейкер взбивала кровь в сердечке мальчика.
Когда ребенок стабилизировался и — после удаления трубки из трахеи — стал осознанно отвечать на вопросы, Пиф смог внимательнее осмотреть Августина и третьего парня-подростка.
Все выглядело пристойно, но, помня о возможных осложнениях, Пиф потребовал уложить ребят на кардиокровати и провести профилактическую терапию, правда, в меньшем объеме, чем у сынишки Имельды и Антонио.
Конечно, на виллу Светлов уже не поехал — остановка сердца, фибрилляция или приступ стенокардии теоретически могли случиться в любой момент у любого из троих пострадавших. Он остался ночевать там же, на четвертой кровати.
Имельда, Антонио и Николас тоже никуда не ушли. И спать они ложиться не собирались, стараясь не выпускать из ладоней руки своих только что вновь обретенных детей.
Когда измученный Пиф наконец заснул (что после всех волнений тоже оказалось непросто), Имельда на минутку оторвалась от сынишки, подошла к нему и тихонько поцеловала в щеку.
11
Марат прилетел в Москву рано утром, в аэропорт Домодедово. С трудом дождался, когда неторопливые по утреннему времени дядьки в униформе подадут трап, бегом рванул на выдачу багажа, чтобы быть первым в очереди, — приморские вкусности для родителей и Дуняши не разрешили пронести в салон самолета. И уже с чемоданом поспешил в зал прилета, где его должен был встречать водитель.
Больше всего сейчас Марату хотелось, наплевав на пробки и не заезжая в город, проскочить по окружной прямо на Рублевку, ворваться в дом, крепко обнять жену, затащить в их широкую супружескую кровать и пару часов ни на что другое не отвлекаться.
Водитель, хорошо и быстро соображавший Иван Озеров, лишь улыбнулся, увидев, как босс торопливо забрасывает чемодан в объемистый багажник и рвет дверь салона. Иван был лет на десять старше Марата, что не мешало ему относиться к юному и жесткому шефу с должным почтением.
Вот и теперь, едва поднялась планка выездного шлагбаума, Иван притопил педаль газа, собираясь максимально приблизить время встречи сексуально оголодавшего босса с его аппетитной женушкой. Авдотью Озеров любил не очень, искренне не понимая, как можно так глупо и неразумно относиться к свалившемуся на нее счастью.
Мигом пролетев домодедовское шоссе, уже подъезжали к Кольцевой, как зазвонил мобильный Марата.
– Да, — раздраженно ответил Кураев, подозревая, что его хотят отвлечь от главного и самого желанного на данный момент дела.