Авеню Анри-Мартен, 101

Дефорж Режин

— Франсуа… Сара не умрет?

О! Эти слезы, дрожащие на ресницах Франсуа! Почему это так удивило ее? Ведь она не впервые видела плачущих мужчин. Но слезы отца, Лорана, Матиаса были трогательны, но не удивляли ее… Леа встала.

— Я вызову доктора Дюбуа.

— Кто этот доктор Дюбуа? Вы уверены в нем?

— Вы знаете его — это тот врач, который лечил Камиллу. Может быть, он все еще в Париже.

— Да, припоминаю. Прекрасный человек. Позвоните ему.

Леа

отсутствовала всего лишь несколько минут.

— Нам очень повезло. Он только что вернулся домой после ночного дежурства в госпитале. Мне с трудом удалось дать ему понять, не вдаваясь в излишние подробности, о чем идет речь. Он приедет. Он очень хорошо помнит Камиллу и меня. Который час?

— Половина седьмого.

— Боже мой! Эстелла уже должна встать. Если она застанет на своей кухне Рафаэля, то разыграется целая драма.

Но это уже произошло!..

Эстелла и Рафаэль, сидя напротив друг друга, каждый с чашечкой кофе в руке, беседовали, как старые знакомые.

— А! Вот и вы, мадемуазель Леа. Я чуть было не умерла от страха, увидев, как какой-то человек в моем переднике готовит завтрак. К счастью, он мне очень быстро все объяснил.

— Я рассказал мадемуазель Эстелле, что опоздал на последний поезд метро, и вы были так любезны, что позволили мне переночевать в гостиной.

— Где вы могли бы погибнуть от холода, — проворчала служанка.

— Эстелла, — улыбаясь, спросила Леа, — Франсуаза сегодня приедет сюда?

— Конечно: ведь жених мадемуазель Франсуазы должен засвидетельствовать свое почтение вашим тетушкам.

Леа и Рафаэль с беспокойством переглянулись.

— А вы не знаете, когда?

— По-моему, мадемуазель Альбертина говорила, что после полудня. Мадемуазель Леа, нужно экономнее расходовать кофе и добавлять в него цикорий. К тому же это полезнее… Правда, он тогда не такой вкусный, — сказала она, с наслаждением допивая свою чашку.

Удовлетворенно вздохнув, она встала.

— Я тут заболталась, а мне уже нужно быть в мясной лавке на улице Сены. Господин Мюло сегодня должен получить баранину. Пойду одеваться. Мадемуазель не любят, когда я расхаживаю в халате и бигуди.

Когда она, наконец, вышла, Леа поставила на поднос чашки и кофейник. Пронырливый Рафаэль отыскал где-то едва начатый пакет печенья и с гордостью вручил его Леа.

Стараясь не шуметь, они вошли в комнату Сары.

Втроем они молча пили кофе, не отрывая глаз от несчастной, которая была без сознания и тихо стонала.

Резкий звонок заставил их вздрогнуть. В руке Тавернье появился

револьвер.

— Леа, откройте. Поторопитесь.

Девушка вышла в прихожую.

— Кто там? — спросила она через дверь.

— Доктор Дюбуа.

Как он изменился! Сейчас он был похож на старика.

— Здравствуйте, мадемуазель Дельмас. Вижу, вы с трудом меня узнаете. Я тоже. Каждое утро, стоя перед зеркалом, я спрашиваю себя: «Кто этот старик?» Вы тоже изменились. Стали еще очаровательней. Но довольно шутить. Идемте. Почему вы говорили со мной так таинственно? Вы прячете у себя английскую эскадрилью?

— Идемте, доктор. Пожалуйста, не говорите очень громко, мои тетушки еще спят.

— Боже мой! — глухо воскликнул врач, увидев Сару. — Кто это сделал?

— Люди, которых не любим ни мы, ни вы, доктор, — сказал Франсуа Тавернье, подходя поближе.

— Месье?.. А! Я знаю вас…

Продолжая говорить, он осмотрел ожоги на щеках Сары.

— Чем они это сделали?

— Сигарой, — ответил Рафаэль.

— Мерзавцы!.. И давно она попала к ним в руки?

— Десять дней назад.

— Бедная женщина. Месье, не могли бы вы выйти?

— Мы предпочли бы остаться. Мадемуазель де Монплейне не знают, что мы здесь. И они даже не подозревают о присутствии нашей подруги.

— Прекрасно. Отвернитесь. Мадемуазель Дельмас, помогите мне усадить ее… Так, хорошо… Поддерживайте ее в этом положении… Да они не оставили на ней живого места! Мадемуазель, мой саквояж рядом с вами, передайте мне большую металлическую коробку… Спасибо.

Он достал мазь, смазал раны на спине Сары и сделал перевязку. После этого он приступил к более тщательному осмотру. На внутренней стороне бедер ожоги от сигарет уже покрылись корочкой.

— Она говорила с вами?

— Нет, — ответила Леа. — Она узнала меня, но бормотала что-то невнятное.

— У нее сильный жар, вызванный шоком и пытками. Сейчас я сделаю ей укол, а еще один — вечером. К вечеру температура должна снизиться. Что же касается остального, то ее раны залечит только время.

— А долго это? — спросила Леа.

— Все зависит от ее общего состояния. Придется ждать одну-две недели.

— Одну-две недели!.. Но это невозможно! Мало того, что тетушки не знают о ее присутствии, так еще и гестапо может напасть на ее след.

— Дитя мое, я ничего не могу сделать. Она нетранспортабельна, по крайней мере, два или три дня. Вам нужно предупредить своих тетушек.

Ошеломленная Леа упала в низкое кресло.

— А через три дня? — спросил Франсуа Тавернье.