Август 1956 год. Кризис в Северной Корее
Шрифт:
После 1953 г., года смерти Сталина, новая обстановка, складывавшаяся в Советском Союзе, привела к радикальным изменениям политического ландшафта во всем социалистическом лагере. Политическая система большинства социалистических стран (за исключением Китая, Северного Вьетнама и Югославии) с самого момента их возникновения была устроена таким образом, что на ней неизбежно сказывались крупные внутриполитические перемены в Москве. Разумеется, хрущевская политика десталинизации не могла не затронуть социалистический лагерь.
Реформы в СССР начались почти сразу же после смерти Сталина, но в первые 2–3 года темп перемен был достаточно медленным, поскольку Хрущёв был вынужден учитывать возможную оппозицию со стороны своих соперников, да и, вероятно, сам еще не был полностью уверен в правильности выбранного курса. Поэтому в 1953–1955 гг. можно было недооценить важность этого процесса — особенно если наблюдать за ним из восточноевропейских столиц. Однако через пару лет стало ясно, что у Хрущёва и его сподвижников намерения самые серьёзные и что он действительно собирается радикально обновить советский социализм. Были прекращены массовые репрессии, опустели лагеря политзаключенных, ослаблена цензура, расширились контакты с внешним миром, появились некоторые возможности для независимой неполитической общественной деятельности. Советское руководство отказалось от наиболее сомнительных элементов сталинского идеологического наследия, в том числе и пресловутой концепции «постоянного обострения классовой борьбы в социалистическом обществе», которая долгое время служила теоретическим обоснованием массовых репрессий.
Однако особое внимание в социалистическом лагере вызывала провозглашенная Хрущёвым новая модель отношений СССР с «братскими социалистическими странами», а также новая концепция руководства. Новая модель предусматривала отказ от мелочной опеки, отзыв большинства советских советников, которые выступали в роли контролеров и надсмотрщиков, а также расформирование созданных при Сталине совместных компаний, которые к тому времени воспринимались в Восточной Европе как инструмент советской экономической эксплуатации. Все эти мероприятия и руководство, и население «братских стран» только приветствовало.
Отношение к новой модели руководства было более сложным. «Культ личности» (этот не слишком точный эвфемизм был придуман как раз в то время), чрезмерное восхваление и обожествление всемогущего, всезнающего вождя были осуждены официально, и новым идеалом было провозглашено «коллективное руководство». Политическая структура коммунистического государства в послесталинскую эпоху оставалась авторитарной, но богоподобный и всемогущий Вождь на вершине управленческой пирамиды был заменен (по крайней мере, теоретически) властью Политбюро или другого подобного коллективного органа. Понятно, что подобные перемены не вызывали восторга в большинстве социалистических государств, руководители которых до 1953 г. последовательно копировали советскую модель, превращая себя в «маленьких Сталиных».
Это относилось к КНДР, где культ личности Ким Ир Сена начал формироваться на очень ранней стадии. Например, основанный в 1946 г. в Пхеньяне университет, первое высшее учебное заведение Северной Кореи, было названо в честь будущего Великого Вождя. Балаш Шалонтай отмечает в этой связи, что в Венгрии, например, университет в честь местного лидера впервые назвали только в 1951 г., причем Университет имени Ракоши располагался в одном из провинциальных городов и не имел особого значения. Уже с 1946–1947 гг. во время официальных мероприятий в КНДР наряду с портретами Сталина, Ленина и Маркса вывешивались портреты Ким Ир Сена, причем с его портретами не соседствовали изображения других высших руководителей КНДР. В отличие от Вьетнама, Китая и большинства стран Восточной Европы, в Северной Корее даже на ранних этапах ее истории не существовало традиции вывешивать портреты группы высших руководителей [23] . Наконец, первая статуя Ким Ир Сена появилась в КНДР в декабре 1949 г. — и это при том, что памятников Сталину, как ни парадоксально в КНДР не было. В отличие от большинства социалистических стран в КНДР культ Ким Ир Сена не сопровождался культами малых вождей, его «верных соратников» [24] . С учетом этих обстоятельств понятно, что призывы к «искоренению культа личности» восторга у Ким Ир Сена не вызывали.
23
Balazs Szalontai. Kim И Sung in the Khrushchev Era. P. 20.
24
Ibid. P. 242.
В Пхеньяне немалое беспокойство вызывала и другая составляющая новой советской идеологии — так называемая теория «мирного сосуществования», которая утверждала, что в новых условиях появляются возможности для того, чтобы избегать крупных военных столкновений между социалистическими и капиталистическими странами. До этого, несмотря на все шумные кампании под знаком «борьбы за мир», которые были столь характерны для последних лет правления Сталина, войны между капитализмом и социализмом официально считались неизбежными и даже отчасти полезными для окончательной победы коммунизма. Согласно доктрине «мирного сосуществования» полная победа социализма могла быть одержана посредством мирного соревнования с капитализмом, что, правда, не исключало ограниченных военных конфликтов в тех регионах, которые казались стратегически не столь важными. В конце 1950-х гг. Хрущёв искренне надеялся «догнать и перегнать» развитые капиталистические страны в экономическом соревновании. В те годы советская экономика развивалась весьма динамично, так что эти надежды выглядели вполне обоснованными.
Власти большинства социалистических стран в принципе не возражали против перехода к мирным формам соревнования с «мировым империализмом». Однако для Северной Кореи, которая находилась в состоянии жестокой конфронтации с Югом, эта теория выглядела опасной попыткой потакания «американским империалистам», поиском компромисса с врагом. В середине 1950-х гг. Пхеньян вряд ли планировал новое нападение на Юг, но высокий уровень военных расходов свидетельствовал о том, что такая возможность не исключалось в будущем. Кроме того, в Пхеньяне не могли исключать и вероятность атаки со стороны Юга — ведь режим Ли Сын-мана даже формально не признавал права КНДР на существование. В этой ситуации в Пхеньяне опасались того, что утверждение принципов «мирного сосуществования» в качестве части официальной коммунистической доктрины снизит шансы на то, что Советский Союз окажет КНДР прямую поддержку в случае нового военного столкновения с Югом и его американскими покровителями. Таким образом, теория «мирного сосуществования», вполне разумная по своей сути, была истолкована в Пхеньяне как возможное «теоретическое обоснование» предательства интересов младшего партнера во имя сохранения лучших отношений с США и прочими «империалистическими государствами».
Какими бы неопределенными и противоречивыми ни были бы идеалы, провозглашаемые хрущевской Москвой, они представляли угрозу для лидеров старого закала. «Маленькие Сталины» Восточной Европы оказались перед рискованным выбором. Они могли либо попытаться приспособиться к новым веяниям и провести свою собственную десталинизацию, либо же, наоборот, дистанцироваться от Москвы и сохранить верность старому сталинскому курсу. Обе стратегии были весьма опасны. В том случае, если руководство той или иной восточноевропейской социалистической страны официально одобряло новую линию Москвы и поддерживало критику сталинизма, ее руководителям было бы трудно объяснить свои собственные слова и действия, предпринятые в те, еще недавние времена, когда их страна послушно следовала сталинским курсом. Подобная ситуация создавала благоприятные условия для оппозиционных выступлений. Во многих социалистических странах партийная оппозиция, которую поддержали как недовольные из числа номенклатуры, так и более широкие слои населения, не преминула использовать эту возможность и отстранила от власти представителей старой гвардии. Именно такой поворот приняли события в Польше и Венгрии, отчасти — в Болгарии. Не менее рискованным представлялся и отход от СССР, поскольку советская экономическая, политическая и военная поддержка была важным условием выживания большинства коммунистических режимов. К тому же в создавшихся условиях никто не мог определить рамки дозволенного Москвой и предсказать, как советское руководство отреагирует на нестандартное поведение.
Наконец, политическую ситуацию осложнял и острейший продовольственный кризис, который поразил КНДР в начале 1955 г. Уже в январе 1955 г. правительство КНДР обратилось к СССР и КНР с просьбой о предоставлении продовольственной помощи и приняло решение о сокращении норм выдачи зерна по карточкам. Говоря о причинах неурожая, председатель корейского Госплана Пак Чхан-ок сказал советскому послу: «Фактический урожай в 1954 г. был не 2,9 млн тонн, как ожидалось, а 2,6–2,7 млн тонн. Однако крестьяне облагались натуральным налогом из предполагавшегося урожая 2,9 млн тонн. Размер натурального налога фактически составил 30–32 % урожая вместо предусмотренного законом 25–27 %. Поэтому крестьяне неохотно продавали хлеб государству сверх сданного ими натурального налога […] недостаток продовольствия объясняется также необходимостью увеличить помощь зерном крестьянам-беднякам, объединившимся в сельскохозяйственные производственные кооперативы» [25] .
25
Запись беседы С. П. Суздалева (посол СССР в КНДР) с Пак Чан Оком (зам. председателя Кабинета министров и председатель Госплана КНДР). 31 января 1955 г. КЧИ, документы за 1955 г.
Специальным постановлением от 5 декабря 1954 г. Кабинет министров КНДР запретил свободную торговлю рисом на рынках. Нарушителей этого запрета привлекали к ответственности [26] . К весне 1955 г. рис практически исчез из продажи и в государственных магазинах, и на рынках. Рабочие и служащие государственных предприятий получали рис по карточкам, хотя и по пониженным нормам, но в деревнях и небольших городах положение стало критическим. На протяжении полутора месяцев с начала апреля и до середины мая в венгерскую больницу в Саривоне поступило более 20 человек с диагнозом «крайнее истощение». В документах иностранных посольств говорится о том, как крестьяне весной 1955 г. отправлялись в горы на поиски съедобных трав, кореньев и даже коры деревьев. По данным венгерского посольства, в пров. Сев. Хамгён появились беженцы, которые уходили из охваченных голодом уездов. Бывали случаи, когда эти люди теряли сознание и умирали на обочине. Осенью 1954 г. килограмм риса в частной торговле стоил 40–50 вон, а к концу весны 1955 г. его цена возросла до 400 вон, то есть примерно в десять раз [27] . Именно голод вынудил Ким Ир Сена отложить его поездку в СССР, которая была первоначально намечена на начало весны 1955 г. [28]
26
Запись беседы В. А. Васюкевича (1-й секретарь Дальневосточного отдела) с А. К. Гришаевым (советник председателя Центрального Комитета потребительской кооперации КНДР). 8 февраля 1955 г. КЧИ, документы за 1955 г. А. К. Гришаев, будучи советником в соверокорейской системе потребкооперации, во время поездки в Москву встретился с сотрудником МИДа и описал продовольственную ситуацию в КНДР. Впрочем, из контекста беседы не ясно, всегда ли крестьян наказывали за нарушение запрета. Создается впечатление, что наказания носили спорадический характер («Имеют место факты, когда крестьяне привлекаются к ответственности за невыполнение нормы продажи риса государству и за торговлю рисом на рынке. Все это вызывает недовольство среди населения»).
27
Подробное описание голода 1955 г. на основании новых документов из дипломатических архивов см.: Balazs Szalontai. Kim И Sung in the Khrushchev Era P 62–67.
28
8 марта 1955 г. Ким Ир Сен сказал советскому послу Суздалеву: «Ким Ир Сен сообщил мне, что в связи с необходимостью разрешения ряда внутренних вопросов и, главным образом, исправления серьезных политических ошибок, допущенных Трудовой партией по отношению к крестьянству при проведении заготовок хлеба, в результате которых в деревне возник недостаток продовольствия и зерна для посева, он не сможет выехать в Москву ранее середины апреля». См.: Дневник посла С. П. Суздалева за 28 февраля — И марта 1955 г. Запись от 8 марта. КЧИ, документы 1955 г.