Август

Кнут Гамсун

XXII

Почему он не едет в Норвежский банк? Поулине снова и снова донимала его этим вопросом. Ведь теперь-то он вполне мог бы съездить.

— Я тебе даже и отвечать не желаю, — сказал Август.

— Потому что всё это вранье и выдумки насчёт твоих иностранных бумаг, готова побиться об заклад, — промолвила Поулине, и навряд ли она могла задеть его сильнее.

Впрочем, Август не принимал её слова близко к сердцу. Мужчину он бы пристрелил на месте, от молодой красивой девушки ушёл бы с оскорблённым видом, но с Поулине ничего нельзя поделать, от неё нельзя избавиться: уж слишком

у неё была большая власть.

Он всякий раз подкарауливал почту и спрашивал, нет ли для него письма. Пусть даже завод не ответил ему телеграммой, они должны были, по крайней мере, написать ему письмо и поблагодарить за большой заказ. «Тебе нет никаких писем», — едва удостаивала его ответом Поулине. Правда, время от времени она вручала ему письмо из-за границы, такое бывало. На почтовом штемпеле стояло «Гамбург», «Мадрид» или «Копенгаген», и лежали в этих конвертах новые бумаги и чеки на крупную сумму, причём он отнюдь не скрывал, что это доход с серебряных копей в Боливии или деньги с виноградника, который у него был в Канаде. А с завода всё не писали и не писали. «Как ты можешь это объяснить, Поулине?» — спрашивал он у неё.

Поулине держалась крайне недоброжелательно, она вовсе не пыталась его утешить, напротив, высмеивала, вообще же она была слишком занята. После зимнего голода в Поллене очень оживилась переписка, а некоторые жители даже начали выписывать газету. Словом, у Поулине было много хлопот с почтой. Зато она знала все местные дела и могла о многом догадаться, разглядывая письма на просвет. Некоторые содержали такую глупую болтовню, что она едва удерживалась от искушения сунуть их в печь. Чего ради житель Верхнего Поллена затевал переписку с жителем Нижнего Поллена? Ничего, кроме любви, и поцелуев, и нежностей, и прочего свинства! Порой она роняла такое письмо на пол и совершенно нечаянно наступала на него разок-другой.

— Опять письмо главе нашего банка, — говорит она Августу. — Не иначе речь идёт о займах, которые он сделал на юге. Я, конечно, не хочу говорить лишнего, но он немало задолжал наличными нашему банку.

Август был на неё зол и потому ответил:

— Не совала бы ты нос в чужие письма. Тебя вообще не касается, что там написано. А Роландсен ещё в полном порядке, и дом у него отменный.

— Ну и дурак! Разве с отменного дома можно прожить?

— Да, он может получить кредит под залог дома. Только скажу я тебе, Поулине, в таких делах ты как женщина ровным счётом ничего не смыслишь. Ты не понимаешь, что во всём мире значит кредит.

Поулине, в ярости:

— Он больше не выманит у меня из банка ни единой кроны, уж тут я буду стоять насмерть.

— А вот это не в твоей власти.

Но во власти Поулине было не только это, но и ещё многое другое. Власть у неё есть, и очень даже большая. И Августу надо это понять. Ссора не прекращалась, и её начало не шло ни в какое сравнение с тем, что последовало дальше: Поулине отказалась признать поручительство Каролуса перед машиностроительным заводом.

— Это ещё почему? — спросил Август. — Ведь Каролус лично обещал мне своё поручительство.

Поулине:

— Но сдержать своё слово он не сможет. У него на счету больше ничего нет.

Услышав это, Август в недоумении уставился на Поулине, он счёл её слова глупой шуткой. Такой человек, как Каролус! Полленский матадор!

Действительно,

у Каролуса в своё время было много денег, признала Поулине, очень даже много, недостатка в деньгах не было. Но он не умел управляться с ними. Он был такой же, как и Август, ни один из них не умел толком считать и пересчитывать. А умели они только тратить. Но чему учит нас Писание? А Писание учит нас, что мы должны отдавать наш фунт в рост...

Август подумал-подумал, а потом спросил, что же сделал Каролус со всеми своими деньгами?

Промотал, как, впрочем, и Август, когда выступал поручителем по самым ненадёжным займам. А под конец его здорово обманули при покупке сельди на Сенье. Впрочем, она готова согласиться, что встречаются и умные мужчины.

— Он что ж, совсем обанкротился?

— В этом роде, — отвечала она. — А ту малость, которая осталась, возьмёт Ане Мария, чтобы как-то продержаться до осени.

— Но Каролус ведь получит деньги на станки?

— Ничего он не получит, — отвечает Поулине.

Она, значит, способна так подло обойтись с Каролусом, с таким человеком!

Август сам подлый!

Он взглянул на неё и промолчал, он просто кипел от негодования, но промолчал. У него, правда, мелькнула в голове мысль выбить ей передние зубы, тогда она не сможет распевать псалмы в церкви.

Глупость, конечно, он это подумал не всерьёз. Но осадить эту воинственную девицу, хоть немного осадить, следовало.

— Да, Поулине, всё так, только это ведь не твой банк, и ты не имеешь права передавать средства Каролуса его жене.

— Вот увидишь, как я не имею!

— Так было записано в уставе банка, который есть на руках у каждого члена правления, и нарушать его ты не можешь. Поостерегись, Поулине, не то я заявлю на тебя куда следует!

Поулине, вся побелев от ярости:

— Да на кого ты заявишь?! Те деньги, что вы мне вручили, у меня лежат в целости и сохранности, и я готова отчитаться за каждое эре, можешь не беспокоиться. Но вот твой банк, как ты его называешь, это никакой не банк, он даже не записан у начальства, и Йоаким говорит, что это всё вообще незаконно. Просто несколько человек собрали немного денег и передали их мне на хранение, а потом взяли несколько тысяч, и проценты на них начислять не надо, потому что это тоже незаконно, говорит Йоаким; а остатки этих денег я должна хранить у себя в сейфе, ещё говорит он; а если вам вздумается их пересчитать, можете прийти ко мне и спросить, какие цифры надо набирать.

— Стоп, стоп! — остановил её он. — Неплохо бы тебе перевести дух!

Август, конечно, держался вполне спокойно и разумно, но был крайне подавлен, и, будь она мужчиной, он пристрелил бы её на месте. Что у него осталось после всех трудов и усилий на благо Поллена? Всё пошло прахом. А разве он щадил самого себя, выбирал лёгкие пути или, скажем, придерживал собственные шиллинги? Нет, он высасывал из самого себя все соки. Может, он растратил деньги на выпивку и роскошную жизнь? Да и что может растратить человек, у которого только и есть, что чемодан, трость со стилетом и пенковая трубка, человек с пустыми руками? Всё заработанное благодаря страховке, неводу и строительной деятельности он тут же потратил на другие начинания, и каждый его день был борьбой с людьми и судьбой. Так неужели он заслужил Божий гнев и человеческую вражду?