Августин. Беспокойное сердце
Шрифт:
Братоубийство в Первой книге Библии — Каин и Авель, — безусловно, ассоциируется у нас с основанием Рима, когда Ромул убивает Рема. В обоих случаях убийца становится основателем государства. Так думает Августин (О граде Бож. XV, 5). В этом мире на власти изначально лежит вина. Он хочет показать, что христианство не было причиной падения Римской империи и что величие Римской империи не было делом рук языческих богов. Государство стало великим благодаря своим достоинствам и погибло в результате собственных пороков. Первые книги трактата «О граде Божием» — это собрание полемических статей, направленных фотив иного, нехристианского миропонимания. В двенадцати последних
Августин чувствовал возраст, его одолевала усталость. Старый мир исчез и найти его можно было лишь в изучении истории. Приблизительно в то же время (точные годы неизвестны) Макробий написал свои «Сатурналии». Макробий демонстрирует кроткое уважение антиквара к «почтенному возрасту» — vetustas. Его «Сатурналии» — это вымышленная застольная беседа на грамматические, философские и литературно–исторические темы, приуроченная к празднику в честь Сатурна. До нашего времени дошло только семь книг, но они много рассказывают об антикварном возрождении древних римских обычаев во время борьбы за алтарь богини Виктории в здании Сената (384).
Макробий хочет закрепить традицию, времена которой уже миновали. Вергилий преподносится теперь как религиозный оракул. Ведь римляне были благочестивы на свой особый лад. Их строптивость не была агрессивна, хотя политически они, конечно, были агрессивны. Политеисты вообще более спокойно относятся к истине, чем монотеисты, берущие на себя задачу интерпретировать мысли и планы единого и всемогущего Бога.
Среди беженцев из Рима после 410 года был некто Волузиан, благородный римлянин тридцати лет. Женщины в его семье были христианками. Такие люди, как Волузиан, считали учение о христианской инкарнации вульгарной глупостью. В знаменитом письме Августин пытается объяснить ему христологию Церкви (Письма, 137). Волузиан был представителем образованного, литературного и философского неопаганизма. Переписка Иеронима с римскими аристократками тоже показывает, что в верхних социальных и политических слоях язычество было еще очень прочным.
Августин сам в свое время получил поддержку от префекта Рима Симмаха. Поэтому он знал, как мыслят образованные римляне. После падения Рима Августин решил изменить отношение высшего класса к христианству. Ученая и культурная жизнь во многом все еще оставались языческими. Понимая необходимость вторжения в эту область, Августин начал писать свой знаменитый трактат «О граде Божием», толкующий события 410 года. Епископ должен был защитить свой авторитет, потому что новые люди и выходящие из ряда вон события бросали вызов монополии Церкви на толкование многих вопросов.
Трактат «О граде Божием» многое сообщает о литературной культуре поздней античности. Настоящий писатель Должен был быть ученым, ему приходилось пользоваться всем набором литературных авторитетов. Августин умел показать свои знания, и упоминание известных имен было для него частью рекламы. Он отказался от Utterata vetustas — «старых текстов» — и не искал прибежища в былом величии, что служило ностальгической исходной точкой для читателей. Он не допустил язычников к их далекому римскому прошлому и не пощадил даже таких национальных знаменитостей, как Вергилий и Варрон. Варрон, правда, считал, что следует почитать одного бога, но ведь он ничего не знал о едином истинном Боге, говорит Августин (О граде Бож. IV, 31). «Их» Вергилий — так называет Августин национального римского поэта. «Наше» Писание — так он называет Библию.
Вергилий проходит через весь трактат «О граде Божием» как главный представитель римской культуры. Дантов Вергилий — это именно тот Вергилий, который для Августина служит источником идеологии и истории Римской империи. Августин воспринимает Вергилия, жившего за четыреста лет до него, как живого современника. Вергилий стоял в одном ряду с другими римскими писателями. Он был Поэт, и этим все сказано. «Энеида» не считалась вымыслом или развлекательным чтением наравне с другими произведениями того времени; она была авторитетным изложением истории Рима, предопределенным свыше превращением его в мировую империю. И главное, Вергилий был пророком (vates), которому было открыто будущее.
Славу пророка у христиан Вергилию снискала его четвертая эклога — небольшое стихотворение о ребенке, с рождением которого начнется новая эпоха. Благодаря этой эклоге поэт сохранил свой авторитет у христианских читателей и в других областях. Сивиллы — языческие предсказательницы — говорили через «поэта» — так, например, считал Лактанций, писавший во времена Константина (Божественные установления, I, 5, 11). Позже многие христианские писатели использовали аллегорические толкования Вергилия, что обеспечило ему статус пророка и партнера Церкви. Августину тоже не чужда была мысль о том, что Вергилий мог писать по божественному вдохновению (Письма, 137, 3; 285, 5).
«Действительно ли Мария, беременная Христом, носила его десять месяцев?» — спрашивает Волузиан Августина в одном письме. Он понял четвертую эклогу Вергилия как пророчество о Христе, а в ней говорится, что ребенок находился во чреве матери десять месяцев. Августин успокаивает его своим ответом (Письма, 135, 2). Августин и другие авторы могли использовать детали четвертой эклоги как откровения истины, которые непосредственно не соответствуют Библии. Уже император Константин в одной из своих речей подтвердил пророческий статус Вергилия, но этот новообращенный император добавил, что только библейским пророкам была открыта вся истина.
Начиная с ранних работ (О порядке, II, 14) и кончая сочинениями, написанными после возвращения в Африку (О христ. учен. Ill, 7–8), Августин все более холодно относится к языческим поэтам. Постепенно он перестает пользоваться цитатами из Вергилия для доказательства истины. Последний раз он к ним прибегает в письме епископу Нектарию (Письма, 91,1) в 408 году. Августину становится все яснее, что находки поэта могут увести в неверном направлении (Переем. I, 3). Он выставляет муз за дверь и сожалеет, что в своих ранних диалогах ссылался на Вергилия (Переем. Прол. 3).
В «Исповеди» он так же последовательно уничижительно говорит о творчестве, художественной лжи и вымысле, как это делал Платон (Исп. 1,13 и 17; О граде Бож. II, 14). Главное в том, что литература часто говорит неправду, сочиняя и героев, и события (Монол. II, 10). Вергилий был «торговец словами», который льстил своим заказчикам точно так же, как это делал в молодости он сам, говорит теперь Августин. О Вергилии и его Юпитере зрелый Августин скажет так: «Бог был обманом, а сам поэт — лжецом!» (Проп. 105,7). Актеры в театре злоупотребляют нашей способностью сострадать ближним. Вместо того, чтобы тратить сострадание на вымышленных личностей, мы должны больше сочувствовать живым людям. Он обвинял манихеев в том, что они больше сочувствовали винным ягодам, чем людям (Исп. 111,10).