Авианосцы адмирала Колчака
Шрифт:
Хан Нахичеванский выдал цветастую фразу на непонятном для офицеров языке. Однако и без перевода ясно — мороз и крепкий лед на руку германцам. Форсирование реки и штурм русских позиций на всем протяжении Прибалтийского фронта состоятся в ближайшие дни.
— Коня!
Единственное, что успокаивало, была верховая езда. В полосе не шире пяти верст меж восточными и западными оборонительными позициями можно не опасаться, что залетит шальной вражеский снаряд. Начальники дивизий и офицеры штаба знали, что Хан называет ежедневные конные прогулки инспекцией войск, хотя поражались, как можно проверять их, катаясь взад-вперед по небольшому
А подумать было над чем. Несмываемый позор в Восточно-Прусской операции и клеймо труса не только ставили крест на дельнейшем движении вверх по карьере, но грозили вообще изгнанием из армии или переводе в захудалый тыловой округ на должность, справлять которую пристало неудачнику не выше генерал-майора.
В тех же местах и меньшими силами, нежели соединенные армии Самсонова и Ренненкампфа, выскочка Брусилов добился успеха. Штабные льстецы так и называют его — Брусиловский прорыв. Чего добились? У отрезанной кенигсбергской армии продовольственных и прочих припасов не менее как месяца на три. Германских войск из Франции стянуто раза в четыре больше, нежели у Хана, да с востока подпирает прусский корпус ландвера, против которого надо держать не менее двух дивизий.
Брусилов дважды себя показал — на юге и здесь. А коли германцы прорвут Данцигский перешеек, кому отвечать? Ему — Хану Нахичеванскому. Августейший Главнокомандующий милость проявил, казалось бы: дал под начало три войсковых корпуса, по две дивизии в каждом. Только удержи перешеек, ни шагу назад, людей не щадить. Легко сказать! Авиаторы каждый день доносят — германцы гаубицы подтягивают. Последнюю неделю уж никакой разведки не надо — «шестидюймовки» восточный берег Вислы перепахивают как перед посевами, собирают саперные конструкции, чтоб на лед бросить и без потерь переправиться. Да лед ныне крепок, гаубицами да минометами нам его не разбить. Разве что лунок артиллерия наковыряет, а резон? Только глушеную рыбу по прорубям собирать.
Ошибаться нельзя. Государь снял с поста самого Николая Николаевича! И здесь его благоволение не бесконечно.
В натопленном штабном блиндаже Хан сбросил доху, папаху и сколупнул льдинку, пристроившуюся на пышных кавказских усах.
— Радиограмма с побережья, ваше высокопревосходительство, — доложил подполковник, выжидательно глядя: у командующего часто бывали приступы гнева внезапно и непонятно от чего.
— Читайте!
— Докладывают — у побережья к северу от наших позиций на удалении двух миль замечены три больших броненосца.
— И что? Каких броненосца? Названия, калибр орудий, на какую глубину могут простреливать наши позиции? Почему не обстреляли их? Запросить! Немедленно!
«И цвет исподнего белья у матросов выяснить непременно», — ругнулся про себя штабист, которому капризы и выходки кавказского самодура давно уж стояли поперек горла. Из полевых пушек обстрелять бронированные крепости? Позвать батюшку и проклясть их — куда больше толку выйдет.
— Разрешите, ваше высокопревосходительство? — так же осторожно, дабы не попасть под горячую руку, подал голос ротмистр. — Осмелюсь доложить: главный калибр дредноутных крейсеров и линкоров от десяти до двенадцати дюймов. От года постройки зависит.
— Много знаете, ротмистр! Скажите на милость, какого дьявола артиллерийскому офицеру знать про плавучие коробки, а? — Далее с присущей ему последовательностью Хан поинтересовался: — И на какую глубину они могут побережье простреливать?
— Верст на тридцать. Может, и поболее, коли корректировщик прилетит.
— Чушь нести изволите! Наш блиндаж в двадцати верстах от побережья. — Командующий на минуту задумался, затем отдал приказ: — Подготовить помещение под штаб изрядно южнее. Верст на пятнадцать. И смотрите у меня!
Начальник связи схватился за голову. Не буквально, конечно, а внутри себя. Наружной частью головы только «есть» сказал. Из-за легендарной трусости генерала столько линий заново тянуть! И до полевых радиостанций на побережье теперь не достучаться. Твою ж мать, вояка хренов… Но не пришлось. Внутри блиндажа появились люди, в корне ситуацию изменившие.
Сначала раздался стук сапог, с которых стряхивали снег. Толстая дверь отворилась, и в клубах пара с мороза шагнул высокий кавалерист.
— Генерал-лейтенант фон Врангель из Ставки Главнокомандующего, — весело представился вошедший.
Хан и без того узнал его. Вспомнил нарочитое пренебрежение в коридорах Военного министерства. Более того, наглец посмел опустить обращение «ваше высокопревосходительство», сунул в руки пакет и заявил:
— Засиделись в тепле у печек? Довольно, господа, готовимся к наступлению.
Приготовленные слова «извольте обратиться по форме» застряли в глотке командующего. Наступление? Врага в пять раз больше! Да еще флот! Тут и штабные офицеры вытаращились.
— Знакомьтесь, господа. Начальник «железной дивизии» генерал-майор Антон Иванович Деникин, — барон легким поклоном указал на своего спутника, круглолицего и краснощекого, у которого борода и усы торчали короткими одинаковыми стрелками. — Он принимает под командование части, занимающие оборону к востоку. Оставшимся велено совершить рейд для уничтожения германских войск на западном направлении. Вызывайте начальников дивизий и корпусов, разберем диспозицию. А я пока разденусь… Устраивайтесь, Антон Иванович.
— По какому праву… — Хан Нахичеванский сумел наконец вставить хоть что-то в словопоток пришельца, однако собственный голос плохо слушался от возмущения. — По какому праву вы раскомандовались в моем штабе?
— Плохо слышите? Я сказал — прибыл с приказом из Ставки. Пакет вручил. Мало? — Врангель повесил шинель, одернул китель и шагнул к толстяку: — Готовьте наступление. Или снова собрались труса праздновать, как в сентябре? Не выйдет!
Поведение генерал-лейтенанта было немыслимым, выходило за всякие рамки приличий. В армии запрещено младшего по званию унижать перед его подчиненными, а тут старшего так оскорбить!
— Не забывайте, здесь не ваш личный штаб, а Русской Императорской Армии. Стало быть, хозяин тут один — Государь, а в пакете его воля записана, — не унимался барон. — Собирайте начальников. Или арестую к чертям собачьим за отказ от исполнения императорского приказа.
— Объявите сбор, — проскрежетал Хан Нахичеванский, свекольно-красный. — А с вами, барон, я чуть позже разберусь.
— Всегда к вашим услугам. Предлагаю в первый же день мира стреляться, с пяти шагов. — Наглый барон, не растерявший хамские манеры конногвардейского ротмистра, обернулся к офицерам: — Кто начальник разведки? Пока собираются, потрудитесь доложить обстановку по вашим данным.