Авианосцы адмирала Колчака
Шрифт:
Худосочный поляк лет сорока, с жидкими усиками и ранними залысинами, объявился перед Рождеством, представившись старшим сыном Якова Оттоновича Наркевича-Иодко. Великий князь проверил — действительно, трудился ранее в Минской губернии такой энтузиаст-одиночка, известный врач и любитель использования электричества для медицины и выращивания огородных культур. В то время подобные предприимчивые персоны толпами осаждали членов правящей фамилии, наперебой навязывая «гениальные» изобретения и требуя денег за них. Адам поразил скромностью. Он честно сказал, что понятия не имеет, как прибор работает. От покойного отца остались лишь обрывочные записки да десяток коробок с «раздельными телефонами», вполне еще действующими.
Под насмешливо-скептическим оком поляк разнес по двум кабинетам Военного министерства деревянные коробки, открыл их. Там в цветочных горшках зеленели растения, вызвав здоровый смех присутствующих. Невзирая на насмешки, Адам осветил их настольными лампами, побрызгал водой, затем дал штабному офицеру обычную телефонную трубку, соединенную с ящиком, увлек Александра Михайловича в другой кабинет и сунул ему такую же трубку, провод от которой пропал меж листьями.
Чувствуя себя жертвой мистификации и готовясь примерно наказать шутника, князь брякнул «Алло» и внезапно услышал: «Ваше Императорское Высочество?»
Он едва не уронил аппарат, наказал тщательно проверить — не соединил ли поляк аппараты тайным проводом. Велел затем перенести один из них в Зимний дворец. Пан Адам только плечами пожал — под Минском приборы на двадцать верст отстояли.
Собрав участников опытов, Александр Михайлович под страхом расстрела или, что хуже, позора и превращенья в посмешище приказал всем молчать. Поманил к себе Адама, спросив, когда это чудо появилось.
— Не ведаю, — честно ответил тот. — Пше прашем. Ешче маленьки я был. Так, году в девяностом, не поздней.
Великий князь натурально не верил глазам и ушам, слушая сбивчивый рассказ. После 1897 года Попов, Маркони и Тесла ломали копья за первенство в авторстве простейшего аппарата, передававшего щелчки в эфире, а в белорусском селе земский врач давным-давно воткнул провод в горшочек с кустом и разговаривал по беспроводному телефону, разъезжая по уезду на бричке!
— Бог мой, почему ваш батюшка не подал заявку на патент?
— Нема часу. Лекарил он.
Туберкулезная лечебница да опыты с животной гальваникой волновали Иодко-старшего куда более. Там — десятки статей и мировое признание. Радиосвязь между лечебницей, домом и опытной метеорологический станцией он придумал походя, особого значения не придав. Зато от души смеялся над потугами Попова и Маркони доказать, что их неуклюжие агрегаты — первенцы радиосвязи.
Самое скверное: никто потом не смог повторить аппарат Иодко. Растение, естественно, можно менять, на то Яков Оттонович дал ясные указания. И в электрической конструкции ничего не было особого — катушка Румкорфа, лейденские банки — сиречь конденсаторы, гальваническая батарея… Но разобранный и собранный снова аппарат не работал, хоть к елке его подключай! А собранные четверть века назад — вполне, только не забывай батарею заряжать да водой листики смачивать.
В радиорубке авианосного крейсера около станции Маркони, весившей добрую тонну, князь прошел к деревянному ящику, отпер его ключом и под недоуменным взглядом радиста плеснул внутрь воды из фляги. Потом взял трубу:
— Адам, слышишь меня?
— Так, ясновельможны пан!
Черт бы побрал их… Не может по-человечески обращаться.
— Пше прашем, Ваше Императорское Высочество, — поправился юродивый радист. — Вже подлетаем до берега. Розглендам позиции.
— Передать адмиралу Колчаку: есть связь с наблюдателем!
— Так точно, ваше высокопревосходительство! — Радист быстро закодировал сообщение и застучал ключом.
Буквально через три-четыре минуты издали донесся приглушенный расстоянием грохот. Орудия линкоров затянули смертельную песню, обрушив тонны взрывчатки из полусотни стволов на кайзеровские позиции. Александр Михайлович с самой важной миной слушал голос Адама из зеленого куста, отдавал команды радисту, иногда снова брызгая водой на листики. В общем — воевал.
А на западном берегу Вислы вскипела земля. Полсотни тяжелых снарядов, падая в квадрат, творили в нем невообразимое.
Здоровенная стальная чушка калибром двенадцать дюймов имеет твердый наконечник, выточенный под броневой пояс линкоров. Она уходит в мерзлый грунт, начиненная десятками фунтов пироксилина, и взрывается. Горе солдатам, сидящим в траншее неподалеку. Целый пласт земли сдвигается тем взрывом. Стенки окопа смыкаются, подобно челюстям живущего в земле хищного чудовища, расплющивая пехоту. Оставшиеся в живых непременно задохнутся — в грохоте канонады их некому спасать.
Осколки фугаса разлетаются на десятки метров, поражая готовые к форсированию Вислы войска. Кого-то бог миловал от осколка, те получают жуткий удар по ушам. В голове звон, все кружится, плывет, кажется нереальным. Потом контузия пройдет, но огромное количество ее подхвативших уже никогда не станут в строй и не будут здоровыми людьми — мозг не любит подобных встрясок.
Оставшиеся целыми переживают моральный удар не меньший, чем сотрясение мозга. Обещанная артиллерийская поддержка с моря молотит по своим! Ошибка? Вряд ли. Зона накрытия уходит на юг, потом вглубь, продолжая мешать тела солдат с ледяной землей.
Волной накатывается паника. Сначала тихо, а потом, перекрывая разрывы, тут и там звучат голоса: нас предали! Флот бьет по своим! Флот перешел на сторону русских! Нарушена связь, не проходят команды, а доставленные не исполняются. Каких-то полчаса назад образцово дисциплинированные «зольдаты» быстро превращаются в перепуганное стадо. Так жутко не было им даже на Марне. Чего дальше ждать? Их начнут давить собственные танки? Или газы пустят… Одно спасение — бежать! Но некуда, из окопа кажется, что воздух буквально унизан свистящими осколками. И всюду смерть.
— Ваше высокопревосходительство, — обратился Врангель к Хану Нахичеванскому, вкладывая в титулование наименее возможное уважение, — мне надлежит убыть к Деникину, вам — наступать на запад. Потрудитесь подготовить для передачи в Ставку рапорт о результатах вылазки.
Выскочив на свежий морозный воздух, барон с удовольствием услышал раскаты грома. Сейчас линкоры закончат на западе и повернут пушки на прусский ландвер. С юго-запада по прусской группировке ударят танки, а «железная дивизия», известная тем, что всегда выполняет успешно даже самый невозможный приказ, ударит в лоб. Окружение и разгром трети войск кенигсбергской группировки означают, что Восточная Пруссия обречена… Даже если Хан в очередной раз выкинет мерзкий фокус.