Авиатор: назад в СССР 10
Шрифт:
— Тогда нечего на него смотреть. Пошли, чего-нибудь выпьем, — сказал Барсов у которого загорелись глаза.
— Кхм! — громко покашлял я. — Компанеро Марко, память у тебя, смотрю, как у рыбки.
Барсов виновато улыбнулся и замахал руками.
— Серёга, оговорился. Воды попьём! — сказал Марк.
Товарищи прошли мимо меня, а я отчего-то остановил свой взгляд на винтокрылых машинах.
Вертолёты зарулили на стоянку. Не выключая двигателей, боковая сдвижная дверь открылась и из грузовой кабины стали
Среди них были и лётчики, и техники, и другие военные, работающие на аэродроме. Остановились рядом даже машины топливозаправщиков и аэродромных пусковых агрегатов. Водители этих автомобилей выскочили, даже не закрыв дверей.
Я быстрым шагом устремился к вертолётам. Местные органы госбезопасности должны были быть уже здесь по идее, но никакого спецтранспорта или людей в костюмах.
Из вертолёта достали двоих светловолосых парней европейской внешности. Обмундирование на них было лётное. Кажется, и правда привезли сюда пленных пилотов.
— Где… как его… секуранца? Видел секуранца? — спросил я у одного из ангольских лётчиков, которого догнал.
Секуранца — местный аналог КГБ в Анголе. Официальное название — Министерства государственной безопасности Народной Республики Анголы.
Ответа от местного не последовало. Вместо слов, я увидел глаза полные ярости и злобы.
Кубинцев быстро оттеснили от двух белых. В сторону полетели нашивки пилотов, часы и какие-то куски ткани. Среди громких криков на португальском можно было услышать отдельные слова на английском.
Кажется, сейчас над этими лётчиками состоится «народный суд». Их двоих просто растерзают сейчас.
Глава 19
Кубинские солдаты беспомощно пытались образумить ангольцев, но те продолжали спрашивать с южноафриканцев «по полной». Мимо меня пробегал Мадейра, но я успел схватить его за плечо и не дать ворваться в толпу.
— Мештре, пусти! Он должен быть наказан, — попытался вырваться ангольский лётчик.
— Его накажут, но как именно, не нам решать, — ответил я и быстро рванул к самому центру схватки.
Термин «схватка» здесь не очень подходил. Это было настоящее избиение. И с каждой секундой шансов выжить у ЮАРовцев было всё меньше и меньше.
Если сейчас не вмешаться, парням придёт конец. Согласен, что у каждого ангольца есть причина ненавидеть пилотов противника. При нанесении ударов они не сильно разбирались — мирные это поселения или позиции правительственных войск. Да и сам режим апартеида в ЮАР в эти годы говорил о том, что нет у этих «белых» особого уважения к коренным народам Африки.
Чем же от них будут тогда отличаться ангольцы, если сами будут вершить правосудие над поверженным врагом? Нельзя, чтобы эти ребята, которых я уважаю и ценю, переступили черту.
— Отошли! Назад! — расталкивал я ангольцев, которые продолжали кричать и бросаться проклятиями в сторону поверженных пилотов.
— Советикус, нельзя!
— Он аугош! — кричал мне Фронте, размахивая своей палкой.
Что означало это слово, я не знал, но ангольцы именно этим термином характеризовали южноафриканцев. С трудом применяя силу и весь свой запас крепких выражений, я добрался до центра борьбы.
— Назад! Эштре! — громко крикнул я, но один из ангольцев всё ещё продолжал срывать с комбинезонов сбитых пилотов нашивки. — Ты понимаешь, что я тебе говорю?!
Добавив ещё к сказанному несколько эпитетов, темнокожий парень отошёл в сторону. Вокруг южноафриканцев образовалось небольшое пространство, в котором я перемещался, отгоняя самый буйных ангольцев.
Я обвёл взглядом собравшихся, пытаясь найти среди них хоть одного, кто бы что-то понимал по-русски.
— Мештре, он аугош! Его надо казнить! — вышел вперёд всех Фронте.
Такое ощущение, что сейчас напротив меня злые хищники, а сам я их добыча, которую они загнали и вот-вот растерзают.
— Что значит аугош? — спросил я у него, но Фронте не смог найти для меня аналог русского слова.
Другой анголец произнёс вслед за моим подопечным долгую речь на португальском. Из неё я понял только одно слово — «тортурадор», которое означало мучитель или палач.
— Палачи? — указал я на южноафриканцев и кричащий анголец быстро закивал головой.
Появился Мадейра, который встал рядом со мной и призвал всех помолчать.
— Мештре, говори. Иначе тебя не поймут, зачем ты защищаешь их, — сказал он мне, кивая в сторону лежащих на земле пилотов.
Я посмотрел на южноафриканцев и увидел двух испуганных людей. Один из них медленно сел на бетонку, сплёвывая кровью. Второй слегка перекатился к товарищу и тоже постарался сесть.
Фронте что-то прокричал на португальском и замахнулся палкой на полулежащего южноафриканца. В последний момент я успел перехватить его инструмент для дополнительной опоры при ходьбе и не дать ангольцу ударить светловолосого пилота.
— Мештре… он тортурадор! — прокричал Фронте, яростно посмотрев на меня. — Они и ваших убили. Мирный самолёт с женщинами и детьми.
— Знаю.
— И после этого ты не хочешь их наказать? — спросил Фронте.
Я посмотрел ещё раз каждому из ангольцев в глаза, а затем на ЮАРовцев, которые медленно поднимались с бетонки.
Разорвать? Как только представлю, что кто-то из этих ребят нажимал на боевую кнопку и пускал ракету по-нашему Ан-26 или сбрасывал бомбы на головы мирных граждан, хочется встать рядом с ангольцами и вершить суд самому. Но я не палач, в отличие от южноафриканцев.