Авиатор: назад в СССР 10
Шрифт:
Вертолёт выполнял нисходящую спираль, а экипаж высматривал площадку. Не прошло и минуты как скорость начала быстро падать, вертолёт практически завис на месте и аккуратно приземлился в поле, поднимая вверх столбы пыли и сухой травы.
Все начали просыпаться и с недоумением смотреть друг на друга. Винты начали останавливаться. Наступила звенящая тишина, сопровождаемая иканием Карла. Бортовой техник вышел из кабины и развёл руками.
— Редукто, — показал он на потолок грузовой кабины. — Масло.
— Это чё такое значит? —
Я уточнил у кубинского техника характер отказа на испанском, и мои опасения подтвердились.
— Это значит, что у нас стружка в масле главного редуктора. Дальше мы вряд ли полетим, — озвучил я неутешительный вывод.
Глава 22
Пыль начала оседать, и можно было уже выйти из вертолёта. Спрыгнув на высохшую под солнцем землю, я огляделся по сторонам. Понять, в каком месте мы сейчас находимся было сложно.
Дороги, ведущей к Лубанго не видно. Вокруг холмы и небольшие лесопосадки, которые ещё сохраняют свежий зелёный цвет. Я попросил карту у ангольского лётчика-штурмана и стал пробовать определить наше местоположение.
Анголец попробовал мне что-то объяснить, но я ни слова не понял на португальском.
— Что он говорит? — развёл я руками и подозвал к себе Виленовича.
Карл был в шоке от аварийной посадки и начал икать ещё сильнее. Вряд ли он мне что-то перевёл бы сейчас.
— Он… ик… гов… ик… — начал говорить Виленович.
— Ладно, не утруждайся, — остановил я Карла, который еле-еле успевал дышать во время своей икоты.
Командир вертолёта Мигель решил нам помочь и встал со своего кресла, направившись к выходу.
— Родио, мы в пяти-семи километрах на юг от дороги. Даже полпути не пролетели, — сказал Мигель, выйдя из грузовой кабины.
Кубинец указал примерное место на карте. Оценив наше местоположение, я сделал неутешительный вывод, что рядом с нами никаких населённых пунктов нет.
Остальные тоже вышли из кабины и занялись привычным в таком случае делом. Каждый счёл своим долгом сказать, что мы в дерьме. За эти несколько минут яркое солнце продолжало припекать мне голову даже через кепку, а нытьё кое-кого из моей группы порядком стало надоедать.
— Это же Ми-8. Он как автомат Калашникова — в нём ничего не должно ломаться, — комментировал сложившуюся ситуацию Ренатов.
— Это тебе не «весёлый», — отвечал ему Гусько, лежащий на скамье в грузовой кабине.
— Как будто у МиГ-21 нет поломок, да Серый? — улыбнулся Марк, поливая голову водой из небольшой пластиковой фляги.
— Я его специально никогда не ломал. Кстати, воду побереги. Неизвестно, сколько здесь торчать, — сказал я, снимая китель. — Мигель, мы чем-то можем вам помочь?
— Сейчас узнаем, — кивнул он на бортового техника, который открыв капоты, пытался добраться до отсека главного редуктора.
Осматривая самую тяжёлую часть в вертолёте, бортовой техник постоянно ругался, возмущался и был очень расстроен.
— Серёга, чего он сказал? — спросил Костя, который уже снял верхнюю одежду и сидел на ступеньках лестницы в грузовую кабину.
— Пока что ничего хорошего, — ответил я.
После ещё пары минут осмотра вертолёта стало понятно, что мы ещё и без связи. У экипажа никак не получалось включить потребители энергии. Бортовой техник продолжал отборно ругаться, когда я его спрашивал наши перспективы.
— Есть прогресс, Сергей? — спросил Гусько.
— Мат перевести не смогу. В целом мы уже никуда не полетим, — ответил я, опираясь на фюзеляж вертолёта.
— Доложить хоть успели? — спросил Штыков, который отходил к деревьям, чтобы справить нужду.
— Мигель, ты успел доложить? — повторил я вопрос командиру вертолёта.
— Конечно. «Бедствие» даже включил, — спокойно ответил он. — Только ответа я не услышал.
Ещё лучше! Не факт, что о нашей аварийной посадке вообще знают. Остаётся только надеяться, что в Лубанго будут действовать согласно данной ситуации. В таком случае в Анголе предусмотрен следующий порядок: если вертолёт или самолёт не прибыл через час в назначенный пункт, то организуются поиски.
Вот только к тому времени, когда это время выйдет, будет уже ночь. А в тёмное время здесь никто искать не будет.
— Тогда продолжаем спать, — сонно пробормотал Гусько, переворачиваясь на скамье в кабине.
— Запасы у нас есть. Даже выпить кое-что, — улыбнулся Костян, раскрывая вещмешок.
Пожалуй, голодная смерть нам не грозит. А завтра уж нас должны будут найти.
— Ого! А тут и ужи есть! — воскликнул Штыков, направившийся к большому валуну.
На нём извивалась змея с необычным цветом чешуи.
— Ты смотри какая?! — радостно говорил Штыков. — Никогда такой не видел.
— Николаич, это кобра, — сказал я ему, заметив змею, и пошёл к Штыкову. — Она ядовита и плюёт.
— Не умничай, — сказал подполковник и наклонился к змее.
Это была самая настоящая мозамбикская кобра. Окраска оливково-коричневого цвета, края каждой чешуйки — чёрные. И сейчас она поднимает свою закруглённую морду.
— Да ладно тебе, Родин. Это ведь уж, — со спины говорил мне Ренатов, но это был не уж.
— Николаич, отойди от неё подальше! — крикнул я, но было уже поздно.
Змея раскрыла капюшон и приоткрыла пасть. Как в замедленной съёмке, я увидел вылетающие капли яда прямо в глаза улыбающегося Штыкова.
— Ааа! Как больно! — закричал Валентин Николаевич.
Он упал на землю и стал кататься во все стороны, поднимая пыль и держась за глаза.
— Воды! Живее! — крикнул я, когда упал на Николаевича, пытаясь его успокоить. — Не трогай глаза! Сейчас промоем.
— Серёга, блин чё делать? — подбежал сзади Ренатов.