Авиаторы света
Шрифт:
Утром, отправившись в «Липконцерт», я подала заявление об уходе и вызвала шквал эмоций и предложений остаться. Прежде всего, со стороны начальницы, Катерины Петровны.
– Ну, рассказывай, – провозгласила она, удобнее укореняясь в кресле. – Что там, в монастыре, происходит? («водить жалом, примериваться», – комментировала сама Катя такие моменты).
– Но… но… – промямлила я. – Делиться сокровенным не хотелось. – Если вы хотите узнать все подробности, то лучше бы вам самой туда поехать! – выпалила.
– Я, можно сказать, засылала тебя туда как разведчика, но с тобой невозможно ни о чём
– Я это знаю, – сказала я уже твёрдо, железным голосом.
– И даже не концертный!
– Тем более, могу и дома посидеть, не обязательно в «Липконцерте»!
– Нет, ты будешь работать у меня и со мной!
– Отнюдь. Пока вы будете сидеть на своём стуле-троне…
– Интересно!
– В роли Екатерины Второй, или Отелло, или кого-то ещё, кем пожелаете быть. Всё это – без меня!
– И разговариваю и придумываю постановки здесь я, а не ты!
– Точно!
Моё настроение и чувства остались при мне. И я по-прежнему боялась расплескать свою монастырскую радость. Но при этом решения уйти из «Липконцерта» не изменила.
И, куда деваться, устроилась назад, в прежнюю газету. Из огня, что называется, в полымя. Почти что «старые песни о главном», зато – с новым наполнением. Боже мой! Как всё это глупо, как глупо!
«Дорогая Татьяна! Мы просто стареем…», – написал мне на электронку игумен М. Мы вместе когда-то росли, и я воспринимала этого худенького долговязого мальчишку как брата. Его церковные перипетии и восхождения: неожиданно сбежал с последних курсов двух институтов, в которых учился, в монастырь, принятие монашества, защита кандидатской и, наконец, статус доктора богословия и статус наместника мужского монастыря в столице – мало что изменили в наших отношениях. «…Не вихляйся, живи как умеешь и, по возможности, больше бесстрастно… не кори себя и других по всякому поводу. Созидай свой дух…». Игумен М. с годами внешне превратился в солидного русского батюшку со словом твёрдым, мыслью прямой и ясной, настоящий наш «русский поп». Но для меня так и оставался тем худощавым мальчиком, с которым мы вместе разбирали прелюдии Шопена и читали русских философов… И вместе с тем была в нём некая апокалиптичность на уровне метафизики, пророчественность. С годами – всё больше.
Игумен М., мой названый брат.
II. Лирическое интермеццо
Из статьи в газету «Парадиз», колонка редактора, декабрь 20… г.
Жизнь трудна, и по ходу много возникает вопросов. Я так полагаю, что главное – жить не скучно и сердцем не очерстветь. Прилепиться к чему-то, своим идеалам, и свято в них верить. Потому что иначе собьёшься с пути, грудь стиснут тягостные предчувствия, замечешься-запаникуешь и не заметишь, как растеряешь себя, заблудишься. Слишком уж много всего вокруг: супермаркетов и телепередач, по которым дикторы несут полную околесицу, а также суетности много и пустословия. Чего ждать и какое поколение идёт вслед за нами? Что-то ещё пропоют о нас поэты на цитрах?
– Выбери меня, выбери меня, – кричат глашатаи с разных сторон.
На фоне всего этого безобразия просто хочется повернуться спиной и поступить, как известный исторический персонаж, сказав: умываю руки, товарищи, просто умываю руки.
Но – нельзя. В то же время ангелы небесные машут за спиной своими крыльями и пропевают нежными голосами:
– Нельзя. Если каждый отвернётся, то что же тогда с миром будет?
Ангелы Господни. – Может, стоит послушаться? – Какие они милые!
Ведь на самом-то деле надо выбрать себя. Скорее всего, чем-то поплатиться за это, но каждый должен выбрать себя.
У всех нас в душах был и остаётся груз святынь: любимые, родственники, работа. Не всегда и не на всё хватает энергии. Но главное, повторюсь, сердцем не очерстветь. И откуда-то эту новую энергию черпать, восполняя ею себя и всё вокруг. Весь мир озабочен поиском новой энергии!
Надо себя зарядить изнутри – интересно, каким это способом? Для начала, по моему разумению, надо понять, почему тоскует душа – а ведь она тоскует! – и что ей желанно. И ощутить внутри некую духовную мощь. Ведь в человеке есть не только физическая сторона, но и духовная, и мистическая.
Надо найти в себе некий ресурс. Подзарядку свою найти, подобно лампочке. И очень часто этот ресурс оказывается тихим, как пламя маленькой восковой свечи. Попробуйте (ведь это прекрасно!) быть смиренным и тихим – не от слабости или пьянки, а от некоего внутреннего света, с чем бы он ни был связан. Для кого-то это религиозные святыни, для кого-то – искры семейного очага, для кого-то спорт, а кому-то – и танцы – всего так много вокруг! Весь мир будто затаился и ждёт – ждёт нашего внутреннего поступка.
Жизнь идёт. Царица Небесная! Что-то ещё будет? Похоже, что летоисчисление останется таким, какое есть. Хотя бы это говорит о стабильности. Что могу пожелать?
Желаю не забывать о единстве формы и содержания, духа и тела; почаще собирайтесь у домашнего камелька, тренируйте здоровье и душу и берегите себя и своих близких!
Желаю почаще смотреть на небо, а не на землю. И полной грудью вдыхать ароматы и чудеса этой жизни. Так-то.
Потому что жизнь прекрасна – таково моё мнение! Жизнь прекрасна!»
Была ли жизнь прекрасна на самом деле – тот ещё вопрос. Вот разворачиваешь эту огромную простыню – нашу газету и с тоской думаешь, каких там только не представлено тем и известий, и как только читатель не лопнет от всей этой всеядности, куда уж ещё…
Зато с уходом из учреждения культуры на душе стало легче. И когда всем коллективом потребовалось поехать на лыжах в Австрию, – работа предполагала разъезды, я не чинилась особо… Я и не одиночка, и не общественник. Но если уж быть не одной, то рядом с таким человеком, с которым тебе комфортно. К примеру, как Людмила – корректор. Я посоветовалась с ней перед поездкой, и она моё решение ехать одобрила.
Мы вместе выпускаем газету. Знакомы больше 20 лет, говорим на одном языке и используем понятные друг другу филологические, музыкальные и киношные цитаты, не считая вереницы редакционных баек. И, сколько я себя знаю, всегда знала и чувствовала, что мне не надо отходить от неё далеко, где бы я ни работала.
– Ты сначала согласуй… – начинает Людмила, – и я, вспоминая крупный плакат, вывешенный в старой редакции на самом почётном месте (написан, кстати, перьевой тушью), бодро завершаю: