Австрийский моряк
Шрифт:
— Дражайший капитан фон Прохазка, как рад я принимать вас на наших берегах после столь долгого пути, который вы проделали на своей совершенно замечательной субмарине! Но разрешите представиться: Мохаммед-Амин Вазир БЛЗМБ, верховный министр нашего вождя Саид-Ахмеда, магистра ордена Сануси и вождя правоверных. Но вы можете называть меня просто визирем.
Визирь толкнул меня в бок и обдал зловонным дыханием.
— Ну, как вам нравится БЛЗМБ, герр капитан? Это меня чертов придурок, английский король наградил в прошлом году через посредство своего тупого вице-короля в Каире: «Давайте раздадим этим простакам-арабам блестящие медальки, а? Может эти тупые попрошайки утихомирятся?» Кстати, вы знаете, что означает БЛЗМБ? «Будьте любезны звать меня Богом»! — Не дожидаясь ответа, Мохаммед-Амин повернулся в сторону моря.
— Кстати, герр лейтенант. Как понимаю, ваш досточтимый император прислал некоторое количества серебра, чтобы мы могли приобрести пару полезных вещей. Но вот что не дает мне покоя, — тут визирь снова повернулся ко мне. — Ваша крошечная лодка едва ли способна привезти много. Я бы сказал, что немецкие субмарины могли бы доставить больше, они ведь гораздо крупнее.
«Хитрый старый черт! — выругался я про себя. — Целый день наблюдал за нами с дюн». Но престиж монархии нужно отстаивать любой ценой.
— О достопочтенный и многомудрый визирь, — говорю. — Причина в том, что австрийские субмарины имеют совершенно отличную от немецких конструкцию. Наши только немного выступают из воды — та часть, которая находится ниже, значительно больше.
Мне казалось, что это весьма ловкая ложь, но презрительный смешок визиря убедил меня в ошибке.
— Да-да, капитан. Всевидящий аллах да будет свидетелем правоты ваших слов. Но идемте, нельзя терять времени — скоро рассветет, а путь нам предстоит долгий.
Я подумал поначалу, что под словом «нам» Мохаммед-Амин подразумевает себя, свою свиту и Фриденталя. Но вскоре понял, что и мне тоже предстоит совершить путешествие на неизвестное расстояние вглубь Киренаики.
— Черт побери, я не могу бросить лодку и тащиться с официальными визитами в пустыню! — прошептал я на ухо Фриденталю как только визирь отошел. — И уж тем более не в этом шутовском наряде.
— Ничего не поделаешь, Прохазка, — прошипел разведчик в ответ. — Саид-Ахмед лично пригласил вас на аудиенцию. Судя по всему, дела у наших друзей сануситов идут в последнее время не блестяще, и у вождя есть важное личное послание для Вены.
— Но как далеко ехать?
— Всего лишь километров пятнадцать вглубь страны, насколько я понимаю — как раз до края плато. Вы с легкостью обернетесь туда и обратно за день, а ваш экипаж, тем временем, выгрузит серебро. Отправьте записку своему заместителю с приказом ждать вас до послезавтрашнего утра.
Вот так я отправился в пустыню Сахара в обществе трех десятков вооруженных всадников, натирая зад седлом предоставленного сануситами коня. Подобно большинству моряков, наездник я никакой, и после окончания поверхностного курса верховой езды в Военно-морской академии был бы рад никогда в жизни не перекидывать ногу через круп лошади. И даже так поездка оказалась еще хуже, чем я ожидал. Седло было высоким и жестким, арабского образца, а скакун шел размашистой рысью, которая со стороны наверняка выглядела впечатляюще, но причиняла массу неудобств. Окружающий ландшафт тоже не помогал отвлечься от забот и мозолей. С рассветом перед нами открылось обширное пространство красноватых камней, нарушаемое кое-где зарослями чахлого кустарника или торчащими валунами. Пустыня ступенчато поднималась от побережья к невысокому плато, по вершине которого мы теперь ехали.
Наконец к семи утра, когда я начал уже подозревать, что умер этой ночью и подвергаюсь некоему неизвестному способу адских мучений, наша колонна втянулась в вади — неглубокое, извилистое дефиле, разделяющее небольшое возвышение посреди плато. Все кончилось — грохнул выстрел, закутанные в белое люди словно материализовались из скал, обрамляющих овраг. Мы спешились — я скорее на манер жертвы инквизиции, снятой с дыбы, — и пошли по вади пешком, таща коней в поводу. Валясь с ног от боли и усталости (я не спал и почти не ел в течение последних двух дней), я почти не заметил как мы входим в укрепление, хитро примостившееся в блюдцеобразной ложбинке на вершине холма. Ложбина была глубиной всего в несколько метров, и в пару сотен шагов в диаметре, но в ней умещалось три десятка бедуинских шатров, совершенно не заметных, разве что сверху.
Хозяева наши, похоже, испытывали недостаток провизии — лошади были тощими, в глазах у осунувшихся людей читался голод. Зато оружия имелось в избытке: почти у каждого мужчины на плече висела винтовки Маузера и патронташ. Неподалеку стояли три или четыре полевых орудия, а по кромке впадины, замаскированные среди камней, располагались пулеметы Максима. Фриденталь сказал мне после, что сануситы претерпели недавно жестокую трепку от англичан — эскадроны бронеавтомобилей герцога Вестминстерского в клочья разнесли их основные силы под Соллумом, что сразу за египетской границей. Уцелевшие отошли в это потайное убежище для переформирования.
После небольшого перерыва на скудный завтрак из перепачканных в песке фиников и затхлой воды — днем, разумеется, костры не жгли — меня препроводили к великому магистру ордена Санусия, Саид-Ахмеду. Аудиенция была краткой. Вождь, величественный старикан в роскошном одеянии, ограничился парой формальных приветствий, которые перевел на немецкий визирь, затем изложил несколько просьб о помощи со стороны Австрии и Германии. Он поблагодарил за серебряные доллары, вручил запечатанную шкатулку с посланиями к верховному командованию Австро-Венгрии и напоследок объявил, что мне предстоит передать императору особый дар. Мне пришлось подняться с подушек, на которых я сидел, скрестив ноги, и выйти вслед за визирем и Фриденталем из шатра. Снаружи меня ждал молодой, молочно-белый верблюд размером с жеребенка-подростка. Постепенно весь ужасный смысл происходящего стал доходить до моего отупевшего от усталости ума.
— Боюсь, тут ничего не поделаешь, — зашептал Фриденталь, угадав мои мысли. — Придется вам взять его с собой. Нельзя оскорбить араба сильнее, чем отвергнуть подарок.
Поэтому я улыбнулся любезно как мог, и попросил визиря передать магистру благодарность за щедрый дар. Визирь улыбнулся в ответ, как мне показалось, скорее злорадно.
— Магистр братства сануситов рад преподнести вашему императору и королю сего породистого бегового верблюда. Верблюжьи скачки — спорт достойных монархов, даже такой крепкий здоровьем государь как ваш достопочтенный Франц-Иосиф не откажется продлить годы и укрепить силы таким упражнением.
Вопреки ситуации, я едва удержался от смеха, вообразив нашего престарелого кайзера, наслаждающегося утренней прогулкой по поросшей каштанами центральной аллее Пратера верхом на верблюде. «Не грусти, Оттокар, — подбодрил я себя. — У тебя есть шанс потерять верблюда на пути назад к побережью.
Остаток дня в лагере сануситов тянулся бесконечно. Я пытался поспать, но даже в такое время года жара в нашей дыре в земле была почти нестерпимой. Пока я бродил беспокойно между шатрами, вокруг роились тучи мух. Мне удалось перемолвиться парой слов с Фриденталем, который после высадки с U-13 сделался более дружелюбным, и свести знакомство с парой обитателей этой пылевой ванны. Соседний с моим шатер служил обиталищем для муллы Юсуф-Акбара, странствующего имама, сопровождавшего этот отряд сануситов в качестве своего рода капеллана при великом магистре. Это был спокойный, добродушного вида старикан с длинной седой бородой, очками в стальной оправе и полным набором золотых зубов — воплощенный портрет духовного наставника и пастыря, если бы не длинноствольный револьвер, который прилип к правой его ладони так же крепко, как мухобойка к левой. Это оружие не было данью моде — мулла имел тревожную привычку то и дело палить из него, шаловливо и без предупреждения, во все, что попадется на глаза: камешек, скорпиона, верблюжью лепешку. Факт, что тишина лагеря каждые несколько минут нарушалась треском выстрела, смущала обитателей не больше кашля или чиханья. К счастью, стрелком мулла был хорошим, иначе раненых и убитых было бы не перечесть.