Австрийский моряк
Шрифт:
Хорват только хмыкнул, бросил на меня уничижительный взгляд поверх пенсне и посмотрел на свои бумаги.
— Простите, уважаемый герр шиффслейтенант, но перед выездом в Каттаро я потрудился истребовать информацию у морского департамента Военного министерства. В ней указано, что подводные лодки типа BI имеют дальность действия в 1200 морских миль надводного хода, и 1500 — если установить дополнительные баки. Расстояние от Каттаро до… ну, допустим, Дерны, я измерил по карте. Получилось меньше 1300 миль туда и обратно. Еще меньше, если возвращаться в Дураццо. А теперь скажите, какие еще возражения могут у вас остаться?
— Все так, господин барон, — отвечаю я. — Но при всем уважении, ваши измерения — это 1300 сантиметров по гладкой бумаге, а не 1300 миль по открытому морю. Допустим, что на пути в оба конца U-13 придется преодолевать встречный ветер, и тогда она едва сумеет пройти девятьсот миль. Субмарины типа BI обладают крайне низкой мореходностью. К тому же, ваши расчеты не включают подзарядку батарей, когда дизельное топливо расходуется, а хода нет. Не забудьте про запас провизии и воды на примерно две недели пути, не говоря уж о сложности разместить три тонны монет на борту лодки, где и ноги-то вытянуть негде.
Хорват раздраженно барабанил пальцами по столу.
— Честное слово, Прохазка! Судя по тому, что мне о вас докладывали перед поездкой, я ожидал большего. Но хочешь не хочешь, миссия должна быть выполнена, Вена и Будапешт безоговорочно сошлись на этом. Монеты следует доставить самое позднее к середине апреля, поэтому вам предстоит разработать план операции и представить его адмиралу в двадцать четыре часа. А теперь, с вашего позволения, мне пора возвращаться в Вену. Мне предстоит по воде добираться до Зеленики, а затем трястись целый день по вашей узкоколейке, прежде чем я снова достигну цивилизации. Адье!
Барон собрал бумаги, встал, пожал руки контр-адмиралу Ганзе и мне, а затем проследовал по трапу к поджидавшему его катеру. Едва дверь закрылась, адмирал повернулся ко мне.
— Мне жаль, Прохазка. Очень жаль! Терпеть не могу адвокатов — они даже хуже политиков. Нам, морякам, их не переговорить. — Он вздохнул. — Дал поручение, и был таков, а нам выполняй.
— Герр адмирал, вы знаете, что я сделаю все, выполняя приказ.
— Да-да, я знаю. Но вы не обязаны. Черт побери этого малого — каких я только доводов не привел, стараясь отговорить этих идиотов. Уверен, что Гаус делал то же самое в Поле. Ни за что ни про что потеряем подводную лодку и один из лучших наших экипажей, твердили мы. Но боюсь, все без толку — Вена и Будапешт вцепились в этот план намертво, как и говорит этот слизняк Хорват. И вам наверняка известно почему.
— Даже в голову ничего не приходит.
— Да? Так вот, за этой затеей стоит мадьярское отребье. В Будапеште до смерти боятся, что после победы в этой войне Австрия аннексирует территории: быть может Сербию, быть может Польшу, но в любом случае в Монархию вольется множество новых славян. А если это произойдет, в один прекрасный день славяне могут вынудить немцев лучше обращаться со своими рабами. Вот почему венгерское правительство так заинтересовано в колониях. Оно на все готово, только бы не дать Вене расширить владения в Европе. Боюсь, Прохазка, что флот крепко завязан в этот дурацкий план, поэтому просто скажите, что вам требуется — я помогу, чем смогу.
К следующему вечеру план, какой-никакой, был у меня готов. Имеющиеся на U-13 баки заливались топливом под завязку — 5200 литров обеспечивали в теории 1500 морских миль, а также еще пятьсот миль запаса. Два установленных на палубе дополнительных бака позволяли удвоить запас масла, с 800 до 1600 литров. Все три торпеды, пушка и снаряды к ней сгружались на берег. Команда урезалась с шестнадцати человек до восьми — минимума, необходимого, чтобы стоять вахты. Высвободившееся водоизмещение отводилось под три тонны монет, упакованных в деревянные ящики, образовывающие фальшнастил на палубе или в брезентовые мешочки, чтобы можно было засунуть их в торпедные аппараты. Припасы и воду рассовываем где можно. Наконец, U-13 должны отбуксировать как можно дальше на юг от Каттаро на пути туда, и встретить как можно раньше на пути обратно.
Должен признаться, что я внутренне улыбался, когда вписывал в план слова «на пути обратно». Не понаслышке зная «окарины» и их низкую мореходность, я сомневался, что мы хотя бы дойдем до места назначения, а уж про возврат и говорить нечего. Достаточно будет сильного шторма или, что более вероятно, поломки единственного двигателя, и нам придется беспомощно дрейфовать, пока волны не выкинут нас на берег. Лучшее, на что остается уповать, это что нас подберет корабль Антанты, и мы проведем Бог весть сколько лет в лагере для военнопленных. Но приказ есть приказ, и если императорской и королевской монархии угодно пожертвовать одной из немногих своих боеспособных субмарин ради чокнутой демонстрации престижа — которая наверняка будет иметь совершенно обратный эффект, то какое право имею возражать я, давший много лет назад присягу всеми силами служить благородному дому Австрии «на суше и на море, в воздухе и под водой». Вот только Елизавету жалко: уже вдова, а теперь и жених ее уходит, чтобы скорее всего обрести могилу в пучине где-нибудь к западу от Крита. Не в первый раз посетила меня мысль, что подлинные герои войны — это женщины.
Рекомендации мои были приняты, поэтому оставалось лишь потратить две недели своего отпуска на взаимодействие с мастерскими базы подводных лодок в Гьеновиче. По большей части речь шла об изготовлении и установке дополнительных баков. Дни пролетели незаметно, вскоре начали возвращаться члены команды, и передо мной встала проблема, раньше не приходившая мне в голову — отобрать семерых счастливцев, которым выпадет честь сопровождать меня в этом вояже в никуда. Забот хватало, и это, наверное, к лучшему — некогда было думать, что я уже никогда не увижу Елизавету.
Но одним прекрасным утром, дней десять спустя, вестовой зашел в мою комнату в бревенчатой хижине, служившей приютом для капитанов подводных лодок во время пребывания на берегу.
— Честь имею доложить, герр шиффслейтенант, что у главных ворот вас дожидается молодая дама, некая графиня Эрленди-Братиану.
Едва веря собственным ушам, я соскочил с койки, торопливо оделся и помчался к КПП у ворот. И точно, там была моя невеста: уставшая от долгого путешествия, но как всегда лучезарно прекрасная.
— Отто, любимый! Выходит, ты так и не получил мою телеграмму? Но не важно, я уже приехала.
— Но как тебе… Это ведь зона боевых действий, гражданских сюда не…
— Два дня на подножке локомотива — машинист и кочегар были очень любезны. Кстати, мне не помешало бы привести себя в порядок перед тем как идти к завтраку. Умираю от нетерпения познакомиться с твоими собратьями-офицерами — судя по твоим письмам, они забавный народ.
Она поблагодарила караульных, и те остались стоять, словно окутанные золотым маревом. Даже сержант-провост Кравчик испытал — единственный задокументированный случай! — спазм лицевых мышц, способный сойти за улыбку. Мы направились в офицерскую столовую, и булыжники плаца казались мне пуховой периной, когда я ступал по ним рядом с моей суженой, поддерживая ее под руку.