Австрийский моряк
Шрифт:
— Можем попробовать смешать остаток нашего масла с этим, — предложил Легар. — Если не сильно нагружать двигатель, а отработку пропускать через фильтры для повторного использования, сможем дойти до Дураццо.
— Сколько тут есть масла?
— Литров двести вон в той лавчонке. Хозяин ее венгерский еврей, немного говорит по-немецки. Сказал, что мы можем забрать все — масло прошлогоднее и скоро все равно прогоркнет. Да только он не принимает ничего кроме звонкой монеты — мы пытались всучить ему расписку, но номер не прошел.
— Но откуда, черт побери, мы возьмем…
Одна и та же мысль мелькнула у меня и Месароша одновременно:
— Конечно! Серебряные монеты из разбившегося ящика! Предоставьте это дело мне — воскликнул мой старший офицер и помчался по пирсу.
Как и следовало ожидать, завидев серебряные доллары и надкусив пару из них для пробы, наш торговец обнаружил вдруг страстную привязанность к своему оливковому маслу. Клялся, что не расстанется с ним даже за все алмазы и рубины на свете. Но в итоге Месарош его уломал. В конечном счете, кто такой мадьяр как не левантийский базарный делец, переодетый в немца? После пары часов и изрядного количества нытья, масло перекочевало в наши баки, а я подверг риску свою карьеру, выложив за него раз в двадцать больше реальной стоимости, да еще серебром. Путь до дома был долгий, и попробовать стоило — все лучше, чем дважды пересекать бдительно патрулируемые и щедро усеянные минами воды близ Смирны.
Мы занялись погрузкой припасов, потом приготовлением обеда. Вскоре после четырех дня в толпе началось движение, вдалеке послышался нетерпеливый клаксон. Звук объявил о прибытии герр Хедлера, пропылившегося, усталого и разбитого с ног до головы после трехчасового путешествия из Кандии по жутким горным дорогам. Дипломат выбрался из кабины и стал расталкивать зевак по пути к нам.
— Дорогой мой герр коммандант, как рад я приветствовать вас в качестве консула императорской и королевской монархии. И чем могу я помочь вам и вашему отважному экипажу во время краткого пребывания на сем острове?
Я заметил, что он особо подчеркнул слово «краткого».
— Герр консул, — говорю. — Надеюсь вы, как лицо наделенное полномочиями, примите на себя заботу о подарке, переданном нашему императору одним иностранным государем.
Видно было, как он просветлел — видимо уже представлял, что скоро будет ставить на документах подпись «барон Хедлер».
— Ну разумеется, герр коммандант. Для меня великой честью будет взять на себя…
Он не договорил, увидев как Дзаккарини тащит на привязи верблюда. Дипломат уставился на скотину выпученными от удивления глазами. Припорошенный пылью лоб избороздили струйки пота.
— Но вы самом деле… Вы же не хотите сказать…
— Боюсь, что хочу, герр консул. Это и есть личный подарок великого магистра ордена сануситов нашему императору. Препоручаю животное вашему попечению до поры, пока у вас не появится оказия переправить его в Австрию.
— Но я не могу… Я живу в квартире… У меня нет средств…
— Ну, герр консул, я не сомневаюсь, что императорское и королевское правительство выделяют вам фонды на непредвиденные случаи вроде этого. А теперь будьте любезны, подпишите квитанцию о приеме-передаче имущества. Есть еще пара расписок о приобретении припасов, которые мы оставляем вам для оплаты.
Последний раз я видел нашего верблюда, когда герр Хедлер и водитель под взорами заинтересованной толпы запихивали его на заднее сиденье автомобиля. Что случилось с ним дальше, мне не известно.
Из Иерапетры мы вышли перед закатом. Нас провожало несколько сотен критских рыбаков, которым мы обеспечили столь редкое развлечение. Переход вдоль южного берега Крита сложился довольно удачно. Ветер был попутный, и хотя U-13 едва ли отнесешь к разряду морских рысаков, она держалась молодцом, переваливаясь через волны с грацией плещущейся в деревенском пруду коровы и оставляя за собой сизый шлейф, пахнущий горелым оливковым маслом.
Отрантский пролив мы форсировали в ночь на двадцатое апреля. Шли в подводном положении на электромоторе, пока аккумуляторы почти совершенно не разрядились. Утро застало нас в нескольких милях к северу от пролива, беспомощно дрейфующими в попытках запустить дизель, который безнадежно засорился из-за неподходящей смазки. Нам оставалось лишь отбить срочную депешу по беспроводному телеграфу. Солнце тем временем катилось по небосводу. К счастью, военно-морская база в Дураццо не замешкалась с ответом: через час нам обеспечили прикрытие с воздуха, а затем подоспевший миноносец отбуксировал нас в порт.
В Бокке нас как героев не встречали. Отправились мы втайне, поэтому и возвращение тоже получилось секретным. Наград тоже никто не получил, если не считать «выражения монаршего удовольствия» для меня и экипажа за выполнение трудной и в высшей степени опасной миссии. Пришло оно с той же почтой, что и письмо из министерства финансов. В письме содержалось требование отчитаться за 183 серебряных доллара, потраченных мной без соответствующих полномочий или доверенности, за что в случае официального расследования на меня может быть возложена персональная ответственность и т.д.
Стоила игра свеч? Не берусь сказать. Доллары Марии-Терезии (как оказалось, то был первый и последний транш) канули как вода в песках пустыни. Сануситы и без помощи Австрии продолжили борьбу против неверных, а после войны остались вне сферы влияния Вены, к добру или к худу. Фриденталь? О нем больше никто ничего не слышал — сгинул без следа. Быть может, погиб в схватке в лагере, быть может, был убит позднее самими сануситами или их немецкими и турецкими советниками. Но не мне спрашивать, стоила ли игра свеч. Мы получили приказ, исполнили его до конца, что заняло три с лишним недели, и вернулись назад, чтобы поведать рассказ.
Глава тринадцатая
После нашего возвращения из Африки мне дали месячный отпуск, а лодку отправили на ремонт в Полу. Вопроса о том, как провести отпуск не возникало — я прямиком направился в Вену, к Елизавете. В середине июля мы собирались пожениться, и дел предстояло великое множество. Не на последнем месте стоял формальный визит к приемным родителям Елизаветы в их семейный замок в дебрях Трансильвании. Граф Келешвай и его супруга поначалу резко воспротивились браку, но убедившись, что по австрийским законам их права ничтожны, склонили голову перед неприятной неизбежностью. Граф потратил несколько дней, роясь в Готском альманахе, и в итоге немного утешился открытием, что кровь чешского крестьянина, текущая в моих жилах со стороны отца, до некоторой степени облагорожена кровью польских предков Красноденбских, чей герб содержал больше элементов, чем гербы Келешваев и Братиану вместе взятые. В итоге им пришлось сделать хорошую мину при плохой игре, потому как Елизавета твердо решила выйти за меня и угрозы лишить наследства ее не испугали. Ну, могло обернуться и хуже — взяла бы и выскочила за сынка какого-нибудь финансового барона, а то — не приведи бог! — за адвоката-еврея. Елизавета предупредила, что визит нас ждет малоприятный, на меня будут глядеть свысока, но нужно пройти через это испытание.