Австрийский моряк
Шрифт:
Я задумался на несколько секунд.
— Да, конечно… капитаны кораблей… всегда наделялись правом… совершать браки и похороны… так что из этого следует, что они могут… совершать другие таинства.
Это была бесстыдная ложь, возмутительный обман умирающего. Но, кажется, это придало ему смелости, и не только ему, но и целому ряду других страждущих. За последующие полчаса им были прощены грехи во имя Отца, и Сына, и Святого Духа на латыни, которую мне удалось вспомнить. Это был обычный перечень внебрачных связей, мелкого воровства, пропусков мессы и так далее. Во всяком случае, похоже, это придало им храбрости.
Только один человек, матрос Томич, которому было всего лишь девятнадцать, не мог принять смерть. Он повис на моей руке и отказался ее отпускать.
— Я не хочу умирать, герр коммандант... Я не хочу вот так умирать... только не так...
— Ах, Томич, — сказал я, задыхаясь. — Я тоже не хочу… Но все мы однажды отдадим концы, рано или поздно… и не имеет большого значения, когда … Неужели вы бы хотели умереть, как мой отец? Рак позвоночника… восемь месяцев мучений, прежде чем он скончался. (Еще одна ужасная ложь: мой отец был жив и в добром здравии). — Нет, парень… могло бы быть и хуже… В общем, сиди здесь со мной, если хочешь…
Я засыпал, становилось трудно контролировать мысли. Скоро я погружусь в сон, из которого уже не вынырну, как пловец, ныряющий в последний раз… Внезапно я почувствовал присутствие Легара, который что-то шептал. Мой изголодавшийся по кислороду мозг изо всех сил пытался осознать, что он говорит.
— Герр коммандант... Цистерна компенсации пуска торпед... мы забыли про компенсационную цистерну.
Это был небольшой резервуар с морской водой прямо на носу. Его установили немецкие производители с учетом того, что каждая австрийская торпеда была на тридцать килограмм легче немецкого аналога, но, возможно, в один прекрасный день станет тяжелее. Мы вообще игнорировали этот резервуар вместимостью всего лишь около шестидесяти литров и, находясь в море, все время держали его заполненным. Возможно, стоило попробовать: во всяком случае, всё лучше, чем сидеть здесь в ожидании конца... Мы с Легаром проскользили по палубе на заднице, уже не в силах встать, пока не оказались в торпедном отсеке. Там я с усилием поднялся на ноги, и после бесконечных попыток смог впустить немного сжатого воздуха из торпедного резервуара в компенсационную цистерну. Ничего не произошло, лодка лишь слабо вздрогнула.
— Ладно, Легар, — сказал я, — бесполезно... Тем не менее, это была хорошая идея ...В общем, мы останемся здесь... или попытаемся вернуться к остальным? — Мы обдумывали некоторое время, оставаться ли тут. Но инстинкт подсказывал умереть в компании, поэтому мы отправились обратно вверх по наклонной палубе, как двое альпинистов, пытающихся покорить Эверест. Нам действительно повезло, что мы так поступили, потому что масса наших двух тел, движущихся к корме, стала последней каплей, перевесившей чашу весов. Я пошатываясь шел к переборке торпедного отсека, и тут это случилось. На мгновение показалось, будто палуба вскочила и попыталась ударить меня по затылку, как садовыми граблями. Потом я беспомощно заскользил на корму к машинному отделению в мешанине завывающей массы тел.
Больше всего в жизни я сожалею, что не находился на поверхности в ту ночь и не мог наблюдать появление U-13, потому что это наверняка было уникальное в своем роде зрелище. Не могу сказать, выпрыгнула ли лодка из моря целиком, как толстый дельфин, но скорее всего именно так, судя по вибрирующему шлепку при падении обратно в воду. Когда лодка безмятежно закачалась из стороны в сторону, установилось гробовое молчание. Затем моряки в машинном отделении начали освобождаться из путаницы конечностей и сорвавшегося с места оборудования.
Я никогда не узнаю, как Григоровичу удалось открыть люк рубки. Когда ему все же удалось, стопорное колесо вырвалось у него из рук с громким хлопком, и люк открылся. Наши барабанные перепонки мучительно затрещали, и вдруг подлодка наполнилась густым желтым туманом: падение давления привело к конденсации влаги в насыщенном воздухе. Потом в лодку мгновенно влилась благословенная свежесть, словно Бог вдохнул жизнь в ноздри Адама. Григорович пролез через люк, и вдруг я увидел над собой усыпанный яркими летними звездами диск цвета индиго, который уже не чаял увидеть вновь. Перебирая руками, я поднимался, пока Григорович не подхватил меня за шкирку, как котенка.
Потом мы лежали в лунном свете, тяжело дыша, как две умирающие рыбы. Внезапный переизбыток кислорода меня подкосил, и вскоре пришлось тащиться к краю боевой рубки, где меня жестоко вырвало в темноте. Немного оправившись, мы вдвоем стали поднимать наверх остальных. В конце концов, мне пришлось обвязаться тросом и идти вниз. Я по очереди пропускал его под мышками каждого, а потом кричал Григоровичу, чтобы поднимал их на воздух. Это была медленная работа, но люди потихоньку приходили в себя и помогали, и через полчаса мы все стояли на ногах.
Дальше нужно было удифферентовать лодку, поскольку со всеми продутыми цистернами она подпрыгивала на волнах, как пустая бочка. Потом мы запустили дизель, чтобы зарядить батареи и пополнить баллоны сжатым воздухом. Но тревога не отпускала: над спокойным морем светила полная луна, превращая его в серебряную тарелку, на которой нас было видно на мили вокруг. Около половины первого Бела Месарош вдруг схватил меня за руку.
— Слышите, что это?
Сквозь грохот дизеля нелегко было уловить какой-либо звук, но вскоре я различил в ночном воздухе тяжелую пульсацию на низких частотах.
— Смотрите — вот он!
– Месарош указал на север, в направлении Венеции.
На расстоянии восьми километров над морем двигался дирижабль. Он мог быть только итальянцем полужесткой конструкции, которые использовались для обнаружения подводных лодок. Я приказал погрузить лодку насколько возможно и установить пулемет на треногу. Мы могли двигаться при помощи дизеля, но пока еще не хватало заряда батарей и сжатого воздуха для погружения. Сначала показалось, что дирижабль нас не заметил. Минут через десять он появился снова, сверкая серебром в лунном свете. Летательный аппарат направлялся прямо к нам! Патронную ленту заправили в казенник "шварцлозе", и торпедомайстер Горша в ожидании занял свое место в люке рубки.
Неожиданно нас ослепил сноп белого света. Пули засвистели вокруг лодки и застучали по обшивке. На дирижабле был установлен прожектор! Наш пулемет грохотал и содрогался, гильзы со звоном падали в центральный пост. Но все безнадежно: дирижабль висел уже в двухстах метрах над головой, но из-за ослепительного света никак не удавалось прицелиться. Он прошел прямо над нами. Воздух наполнился криками, диким шумом и плеском, бомбы одна за другой рвались в море вокруг, не попадая в лодку, но мы вымокли до нитки.