Автобиография Элис Би Токлас
Шрифт:
Ей всегда нравились свинки, и Пикассо нарисовал и подарил ей за это несколько очаровательных рисунков где блудный сын среди свиней. И еще один ну просто восхитительный этюд где просто свиньи. И еще примерно в это время он сделал для нее такую крохотную штучку на потолок ну просто меньше не бывает на маленькой дощечке и это был hommage a Gertrude [50] с женскими фигурами и ангелы несут им фрукты и трубят. Долгие годы эта штучка висела на потолке у нее над кроватью. И только после войны ее перевесили на стену.
50
Дар Гертруде; Гертруде
Но вернемся к началу моей жизни в Париже. Все вертелось вокруг рю де Флёрюс и субботних вечеров и было похоже на медленное вращение калейдоскопа.
Так что же происходило в те далекие годы. Много чего происходило.
Как я уже сказала когда я стала завсегдатаем на рю де Флёрюс чета Пикассо, Пабло и Фернанда, опять сошлись вместе. Летом они опять уехали в Испанию и обратно он привез с собой несколько испанских пейзажей, и можно смело утверждать что эти пейзажи, два до сих пор висят на рю де Флёрюс а еще один в Москве в той коллекции которую начал собирать Щукин а теперь это национальная собственность, положили начало кубизму. Влияния африканской скульптуры в них не было. Влияние Сезанна было и очень сильное, особенно поздних акварелей, сечение неба не на объемы а на плоскости.
Но суть была в том, что суть домов была испанской а значит главным был Пикассо. В этих своих картинах он впервые подчеркнул самую суть испанской деревни, где череда домов не следует логике ландшафта но вскрывает ландшафт и вгрызается в него и сливается с ландшафтом, потому что режет его и вскрывает. Во время войны на этом принципе была основана камуфляжная раскраска орудий и кораблей. В первый год войны Пикассо и Эва, с которой он в то время жил, и мы с Гертрудой Стайн шли по бульвару Распай одним холодным зимним вечером. Нет на свете ничего холоднее чем Распай в холодный зимний вечер, у нас это называлось отступлением из Москвы. И вдруг по улице провезли огромную пушку, мы в первый раз видели раскрашенную пушку, то есть я хочу сказать в камуфляжной раскраске. Пикассо остановился как вкопанный. Cest nous qui avons fait ca, сказал он, это же мы придумали, сказал он. И он был прав, это придумал он. Начал Сезанн потом Пикассо а потом все остальные. Вот так он заглянул в будущее.
Но вернемся к тем трем пейзажам. Когда их только-только повесили на стену понятное дело все были шокированы. А так уж получилось что они с Фернандой засняли на пленку те самые деревни которые он писал и подарили фотографии Гертруде Стайн. И когда кто-нибудь в очередной раз говорил что вот эти кубики на пейзаже ни на что кроме кубиков не похожи, Гертруда Стайн начинала смеяться и говорила, если б вы сказали что эти пейзажи излишне реалистичны в этом был бы хоть какой-то смысл. И она показывала им фотографии и выходило так что в самом деле картины можно было упрекнуть разве что в стремлении фотографически копировать реальность. Много лет спустя по совету Гертруды Стайн Эллиот Пол поместил на одной странице фотографию картины Пикассо и несколько фотографий той испанской деревни и вышло очень интересно. Вот такими они и были истинные истоки кубизма. И гамма тоже был типично испанская, бледно-серебристо-желтая с легчайшими оттенками зеленого, та гамма которая стала потом общеизвестной по кубистическим картинам Пикассо, да и по картинам его последователей.
Гертруда Стайн часто повторяет что кубизм есть изобретение чисто испанское и только испанцы могут быть кубистами и что единственно истинный кубизм есть кубизм Пикассо и Хуана Гриса. Пикассо создал его а Хуан Грис пропитал экзальтацией и ясностью виденья. Чтобы это понять достаточно прочесть жизнь и смерть Хуана Гриса Гертруды Стайн, написанную на смерть одного из двух ее ближайших друзей, Пикассо и Хуана Гриса, оба испанцы.
Она часто повторяет что американцы в состоянии понять испанцев. Что только этим двум западным нациям доступно
Я на всю жизнь запомнила как какие-то немцы в присутствии Пикассо сказали что им нравится бой быков и как он бросил в сторону и его передернуло, это уж точно, с явной злостью сказал он, им бы лишь бы кровь лилась. Для испанца важна не кровь, важен ритуал.
Американцы, по словам Гертруды Стайн, они как испанцы, они склонны к жестокости и к чувству абстрактного. И в них не зверство в них жестокость. В них нет интимной близости с землей как в большинстве европейских наций. И материализм их не есть материализм пребывания в мире, обладания миром, это материализм активного действия и чувства абстрактного. Вот и выходит что кубизм явление испанское.
Мы просто диву давались, Гертруда Стайн и я когда мы в первый раз отправились в Испанию, а было это примерно год спустя после открытия кубизма, когда увидели насколько естественно кубизм был made in Spain. В барселонских лавках вместо открыток продавали маленькие рамки а вовнутрь вставлена сигара, настоящая, и трубка, и кусок носового платка и т. д., и в той же самой композиции что в кубистических картинах и кругом еще куча резаной бумаги вместо прочих разных вещей. То есть модернисты всего лишь дали себе труд заметить то что делалось в Испании веками.
В ранних кубистических картинах Пикассо так же как и Хуан Грис использовал печатные буквы для того чтобы соотнести живописную поверхность с чем-то жестким, и буква как раз давала необходимую жесткость. Со временем вместо того чтобы использовать готовые буквы они стали писать их красками и контраст потерялся, один только Хуан Грис был способен написать печатную букву настолько яростно что оставалась вся жесткость а заодно и контраст. Вот так мало-помалу рождался кубизм и он-таки родился.
Именно тогда Пикассо и Брак стали неразлучны. Именно тогда из Мадрида в Париж приехал Хуан Грис, неотесанный и довольно экспансивный молодой человек и стал именовать Пикассо cher maitre чем доводил того до белого каления. А Пикассо чтобы не дать пропасть шутке стал обращаться на cher maitre к Браку, и мне даже как-то неудобно объяснять что некоторые недалекие люди просто не поняли шутки и поверили что Пикассо смотрел на Брака снизу вверх как на учителя.
Но я опять забегаю слишком далеко вперед а речь идет о тех давних временах в Париже когда я только-только познакомилась с Фернандой и Пабло.
В те времена он успел написать всего-то навсего три пейзажа и только-только принялся за головы как будто нарезанные отдельными плоскостями, и еще за длинные батоны хлеба.
В это время Матисс, чья школа работала своим чередом, стал по-настоящему приобретать сравнительно широкую известность, да такую, что Бернхайм-младший, фирма в общем-то более чем посредственная, предложил ему контракт по которому они покупали все его работы по более чем приличной цене, и все только об этом и говорили. Момент был волнующий.
А произошло все это с легкой руки человека по фамилии Фенеон. II est tres fin [51] , сказал про Фенеона, который произвел на него большое впечатление, Матисс. Фенеон был журналист, французский журналист который изобрел феномен именуемый feuilleton en deux lignes, а проще говоря он первый научился забивать главную новость дня в две строки. Внешне он был похож на карикатурного дядюшку Сэма которому вдруг взбрело в голову родиться французом а Тулуз-Лотрек однажды написал его стоящим в цирке перед занавесом.
51
Он такой тонкий (фр.).