Автобиография Элис Би Токлас
Шрифт:
Я часто повторяю что невозможно до конца понять картину или какой угодно другой предмет если вы каждый день не вытираете с него пыль и невозможно до конца понять книгу если вы не перепечатали ее или не вычитали гранки. Тогда она что-то такое с вами делает чего не происходит при просто чтении. Много-много лет спустя Джейн Хип сказала что она смогла по достоинству оценить творчество Гертруды Стайн только после того как стала держать корректуру.
Когда Становление американцев было дописано до последней точки, Гертруда Стайн принялась за следующий текст который тоже должен был стать длинным и который она озаглавила так Длинная веселая книга [62] но только длинным он не получился, ни он ни еще один начатый в то же самое время Много много женщин потому что им обоим пришлось потесниться потому что она принялась писать портреты. Вот так она и принялась писать портреты.
62
Еще одна «неточность» вместо Long Joy Book «Книга долгая радость» повествователь называет книгу Long Gay Book «Длинная веселая книга» — причем другой возможный перевод, основанный на вполне употребительном
По вечерам в субботу Элен оставалась дома с мужем, то есть она все время порывалась прийти но мы ей часто говорили что не надо. Я люблю готовить, если надо за пять минут состряпать обед так равной мне просто нет, а кроме того Гертруде Стайн время от времени хотелось чтобы я приготовила что-нибудь чисто американское. Как-то раз в субботний вечер я как раз готовила такое блюдо а потом позвала Гертруду Стайн ужинать она была в студии. Она пришла вся такая возбужденная и никак не хотела садиться. Давай-ка я тебе кое-что покажу, сказала она. Нет сказала я это нужно есть горячим. Нет, сказала она, сначала посмотри. Гертруде Стайн вообще не нравится когда еда горячая а мне нравится когда горячая, мы с ней все время по этому поводу ссоримся Она признает что можно подождать пока остынет но если уж наложено то разогреть никак нельзя так что у нас уговор и я подаю горячее горячим как мне по вкусу. Но как я ни упиралась а еда тем временем стыла мне все-таки пришлось сперва читать. У меня как будто до сих пор перед глазами те крохотные странички из блокнота исписанные с обеих сторон То был портрет под названием Ада, первый в Географии и пьесах. Я начала читать и мне показалось что она меня разыгрывает и я подняла шум, вот и сейчас она говорит что я поднимаю шум насчет моей автобиографии [63] . Потом я дочитала до конца и мне ужасно понравилось. А потом мы сели ужинать.
63
Перед нами очередная вешка для еще одной линии в подспудном сквозном сюжете «Автобиографии», в игре автора с фигурой повествователя — линии связанной с прочной «семейной» гомосексуальной связью между Гертрудой Стайн и Элис Б Токлас Следующая за этим абзацем вполне семейная сцена подкрепляет игривый структурный намек «бытовым» материалом — ход чисто бальзаковский
Засим последовала долгая череда портретов. Она практически на каждого с кем она была тогда знакома написала портрет, во всех мыслимых манерах и стилях.
Следом за Адой появились портреты Матисса и Пикассо, и Стиглиц который проявил немалый интерес и к ним и к самой Гертруде Стайн напечатал их в специальном номере Камера Уорк.
Затем она стала писать короткие портреты всех кто бывал в доме. Написала портрет Артура Фроста, сына А.Б. Фроста американского художника-иллюстратора. Фрост был учеником Матисса и был так горд когда прочел свой портрет и обнаружил что тот на полных три страницы длиннее и портрета Матисса и портрета Пикассо, это надо было слышать.
А.Б. Фрост как-то раз с досадой сказал Пату Брюсу который вывел его сына на Матисса мол какая жалость что Артур не понимает что став художником в привычном смысле слова он добился бы и славы и приличных денег. Вы можете отвести коня к воде но вот заставить его пить вы не сможете, ответил Пат Брюс. По большей части кони пьют, мистер Брюс, сказал на это А.Б. Фрост.
Брюс, Патрик Хенри Брюс, был одним из самых давних и самых рьяных учеников Матисса и вскоре сам научился писать этаких маленьких Матиссов, но счастья это ему не принесло. Как-то раз он объяснял Гертруде Стайн отчего он несчастлив и сказал так, принято говорить о тяжкой доле великих художников, о том что великие художники трагически несчастны но в конце концов они великие художники. Художник мелкий так же трагически несчастен как великие художники и доля у него не менее тяжкая вся разница в том что он не великий художник.
Она сделала портрет Надельмана, и еще портреты протеже скульпторши миссис Уитни, Ли и Рассела и еще портрет Харри Фелана Гибба, ее первого и самого верного из друзей-англичан. Она сделала портреты Мангена и Роше и Пурмана и Давида Эдштрема, толстого шведского скульптора который женился на главе парижского отделения Христианской науки [64] и пустил ее по миру, даму конечно а не Христианскую науку. И еще Бреннера, того Бреннера который скульптор и который ни одной своей работы так и не закончил. Техника у него была просто блестящая и куча навязчивых идей в придачу и они мешали ему работать. Гертруде Стайн он всегда очень нравился нравится и теперь. Однажды она позировала ему несколько недель подряд и он сделал прекрасный скульптурный портрет жаль что незаконченный. Бреннер и Коуди потом стали издавать маленький альманах под названием Сойл [65] и выпустили несколько номеров и были одни из первых кто стал печатать Гертруду Стайн. Единственный журнал тоже маленький который их опередил назывался Роуг [66] , издателем был Аллан Нортон и там напечатали описание Galerie Lafayette. Понятное дело это все случилось много позже и благодаря Карлу Ван Вехтену.
64
Крупная протестантская секта, основанная в 1866 году проповедницей Мэри Бейкер Эдди (1821—1910) и декларирующая излечение от всех физических недугов и духовных грехов через посредство Слова Божия.
65
Soil, «Почва» (англ).
66
Rogue, «Негодяй» (англ.).
Еще она сделала портреты Этты Коун и ее сестры по имени доктор Кларибел Коун.
Еще она сделала портреты мисс Марс и мисс Сквайерс под названием мисс Ферр и мисс Скин. Были еще портреты Милдред Олдрич и ее сестры. Каждому давали прочесть свой портрет и всем очень нравилось и было очень весело. На это все ушла большая часть зимы а потом мы
В Испании Гертруда Стайн начала писать вещи из которых выросли потом Нежные кнопки.
От Испании я была просто без ума. Мы ездили в Испанию несколько раз и с каждым разом она мне нравилась все сильнее и сильнее. Гертруда Стайн говорит что на мою беспристрастность всегда можно положиться если только речь не идет об Испании и об испанцах.
Мы прямиком поехали в Авилу и я тут же влюбилась в Авилу, я тут останусь навсегда настаивала я. Гертруда Стайн очень расстроилась, Авила это конечно здорово однако, она тоже настаивала на своем, без Парижа ей никак нельзя. А мне нужна была только Авила.
Мы так здорово с ней тогда поссорились. И все-таки остались в Авиле на десять дней а поскольку святая Тереза была девической любовью Гертруды Стайн нам там было совершенно замечательно. В написанной через несколько лет опере Четверо святых [67] она описывает тот самый ландшафт [68] который так глубоко меня тронул.
67
«Четверо святых в трех действиях», 1934.
68
Одно из ключевых понятий в «пространственно ориентированной» поэтике Гертруды Стайн. Может иметь отношение к чему угодно — от реального пейзажа или интерьера до некой сложной суггестивной чисто языковой конструкции (как в пьесах «Что-то случилось» и «Четверо святых в трех действиях»), заменяющей драматическое действие.
Потом мы отправились в Мадрид и там повстречали Джорджиану Кинг из Брин Мор, старую знакомую Гертруды Стайн еще по Балтимору. Джорджиана Кинг написала несколько самых интересных критических статей по Трем жизням если иметь в виду первые отзывы конечно. Она тогда как раз готовила переиздание Соборов Испании Стрита и по этой причине изъездила Испанию вдоль и поперек Она дала нам целую кучу очень дельных советов.
Гертруда Стайн носила тогда коричневый вельветовый костюм, жакет и юбку, маленькую соломенную шляпу под кепи, ей такие плела одна женщина из Фьезоле, сандалии и еще она часто брала с собой трость. В то лето набалдашник у трости был янтарный. В таком же примерно костюме только без шляпы и без трости Пикассо ее и написал на своем знаменитом портрете. Для Испании это был идеальный костюм, все думали что она из какого-нибудь духовного ордена и к нам всегда относились с предельным почтением. Помнится как-то раз монахиня показывала нам сокровища одной монастырской церкви в Толедо. Мы были у самых алтарных ступеней. И тут вдруг страшный грохот, Гертруда Стайн уронила трость. Монахиня бледнеет, молящиеся поднимают головы. Гертруда Стайн подбирает свою трость и обернувшись к перепуганной монахине пытается ее утешить, да нет не беспокойтесь не разбилась.
Я во времена испанских наших путешествий носила то что у меня называлось мой испанский наряд. Я одевала черное шелковое летнее пальто, черные перчатки и черную шляпку, и позволяла я себе одну-единственную вольность прелестный букетик искусственных цветов на шляпку. Этот букетик был предметом постоянного и неуемного любопытства местных крестьянок и они имели обыкновение самым церемонным образом просить у меня позволения потрогать цветы, чтобы убедиться что они и в самом деле искусственные.
В то лето мы отправились в Куэнку, нам о ней рассказал Харри Гибб английский художник Харри Гибб человек необычайный, он всегда все знал заранее. В молодости он был преуспевающим художником-анималистом в Англии, он родился на севере Англии, потом он женился и уехал в Германию, там ему перестало нравиться то что он делает и он услышал о том что в Париже появилась новая школа живописи. Он приехал в Париж и тут же попал под влияние Матисса. Потом он заинтересовался Пикассо и какое-то время работал в очень интересной манере сочетавшей влияния этих двух художников. Потом все это вместе взятое привело его к чему-то новому что едва ли не точь-в-точь предвосхищало послевоенные искания сюрреалистов. Единственное чего ему недоставало так это качества которое французы назвали бы saveur [69] , что можно вероятно передать как общее очарование картины. А поскольку этого не было внимание французской публики было для него заказано. А английской публики в то время понятное дело просто-напросто не существовало. Для Харри Гибба настали тяжелые времена. С ним кстати сказать такое случалось почти постоянно. Он и его жена Бриджет одна из самых приятных жен гениев из тех с кем мне приходилось сидеть они не теряли надежды и встречали трудности лицом к лицу, вот только одним тяжелым временам на смену приходили другие не менее тяжелые. Но потом все стало несколько проще. Он нашел себе пару покровителей которые в него верили и как раз в это самое время, 1912—1913, он уехал в Дублин и устроил там выставку своих работ и это была целая эпоха. Как раз в это самое время он захватил с собой несколько копий портрета Мейбл Додж на вилле Курониа, Мейбл Додж напечатала его во Флоренции, и как раз в это самое время дублинские писатели слышали в кафе как Гертруду Стайн читают вслух. Доктор Гогарти, гостеприимец и почитатель Харри Гибба, лично любил почитать Гертруду Стайн вслух и другим тоже давал почитать ее вслух [70] .
69
Вкус; сочность (фр).
70
Гертруда Стайн весьма прозрачно намекает на то, что Джеймс Джойс, состоявший в свое время в довольно тесных дружеских отношениях с Оливером Сент-Джоном Гогарти (1878-1957), известным дублинским литератором, бонвиваном и острословом, не мог не быть в курсе ее творческих открытий до того, как он сам сел за «Улисса». А следовательно, и главный творческий антипод Гертруды Стайн, Вирджиния Вулф, многим обязанная Джеймсу Джойсу (как ни пыталась она это влияние отрицать), также получила творческий импульс, пусть даже через чужие руки, именно от нее, от Гертруды Стайн. Проблема состоит в том, что Джойс к 1912 году давно уже не жил в Дублине и не состоял в дружеских отношениях с Гогарти, которого он чуть позже с присущей ему милой манерой наказывать ближних за собственные грехи вывел в «Улиссе» под именем Бака Маллигана.