Авторское право
Шрифт:
– Приказываю покинуть рубку!
– Иди ты сам, - вяло отзывается моя бывшая.
– Никуда я не уйду, - вторя ей, говорит Кортни.
– Без меня не управишься, - поддакивает Порси.
– Сажай корабль так, чтобы рубка не пострадала!
– О, это что-то новенькое, Яр очнулся?
– я даже оторвался от консоли.
– Дурак ты, Доров.
Можно подумать, я этого раньше не знал.
– Две тысячи, скорость выше нормальной на шестьдесят процентов. Крен сорок девять. Наклон к поверхности тридцать шесть.
– Ребята, пока есть время, валите отсюда, не
– Тысяча высота. Начинаю отчет по сто метров. Крен на борт прежний, наклон сорок два.
– Кортни, уведи Наташку!
– Не успеем уже, - беспечно отвечает связистка. Ах ты, рыжая хулиганка!
– Девятьсот, восемьсот...
Скорость очень высока, я вижу, как густая сплошная зелень мельтешит внизу, уже различаю отдельные деревья. Порси бубнит показания, на которые у меня уже нет времени отвлекаться.
– Семьсот, шестьсот...
Запинка. Толи сглотнул, толи горло перехватило. У меня тоже все внутри сжалось.
Был бы здесь Рик, мы бы справились, в парном управлении нам равных нет. Он бы подал какую-нибудь идею, а то у меня сегодня что-то с похмелья ум за разум заходит и никаких идей. Вот как посадить эту махину, чтобы не погубить всех? Уже нос накренился так, что я вижу лишь зелень, она стремительно приближается, вычерчивая суровые стволы и редкие прогалины. Носом ведь войдем - верная смерть. Такого удара не выдержит ни один живой человек, никакие системы не скомпенсируют. Надо брюхо подставлять, но как? Маневровый и правда не выдает ничего, я даже потуг его не ощущаю.
– Четыреста, триста...
Левый маршевый на сто сорок, запомнил?!
Да неужели?
Я подал на левый маршевый все, мгновенно заставив зашкалить показатели двигателя. В прошлый раз, когда я изнасиловал движки, он вырубился на сто восемнадцати процентах. Сейчас систем блокирования не было. Корабль начало разворачивать, система искусственной гравитации не справилась, на грудь навалилась жуткая тяжестью.
– Взорвется!
– крикнул Фердинанд.
И взорвалось. Двигатель не вынес такого издевательства и разлетелся, бросив нам под брюхо волну взрыва. Рубка немного приподнялась, я даже увидел край неба.
В потом последовал удар, вытряхнувший из меня душу.
Глава 22. Жесткая посадка
Очнулся не в полной темноте, что-то искрило. Еще ощутил сразу: все, отбегался. Что-то навалилось на грудь, перед лицом сполохи и край обшивки, грудь сдавило и в боку ад разгорается. Рискнул, рукой пошевелил - вроде работает, только боль усиливает. Завел за спину, наткнулся...
Пощупал спереди - рука с трудом между оторванной обшивкой и грудью прошла, наткнулась тоже...
Вот, черт!
– Эй, кто-то живой есть?
– заныл слева из-за разлома неуверенным голос Фердинанд.
– Есть, - сипло ответил я.
– Натали? Тверской? Кортни?
– Я живая, - всхлипнула американка.
– Мне только руку... кажется... сломало. Больно очень. И лицом об консоль, я в крови вся... и ничего не вижу!
– Тебе хорошо, а у меня тут что-то тлеет, плавится, а деться некуда, - продолжал ныть
– Пластик течет, как бы заживо не сгореть, чертова рубка развалилась!
– Не нойте, дитятки, мы же живы, - отозвался с другой стороны Тверской. Тоже, значит, живехонек. Голос конечно не радостный, но боли в нем особой не чувствуется.
– Наташка, ты с нами?
Тишина.
И в груди спазм родился. Я сначала решил, что это из-за того, что меня куском обшивки насквозь проткнуло, как бабочку иголкой, потом понял - нет, сердце щемит. Приступ что ли сердечный? Вроде, не водилось за мной подобного, но все когда-нибудь впервые бывает. Может, и давление высокое...
Да какое высокое, - одернул я себя.
– У истекающих кровью пульс затухает, а ты о давлении...
– Наташ?
– позвал тихо. Неужели так? Сам пересадил ее в центр на капитанское кресло, от чего-то подспудно был уверен, что там самая безопасная зона (если конечно забыть о том, как сворачивалось пространство на Эвересте начиная с капитанского места), а что же, вышло не так? Кортни жива, навигатор вон похныкивает, Твескрой почти рядом с ним уцелел, даже я еще имею шансы выжить, а она выходит...
Всхлипнула, заплакала.
– Живая, Наташ?
– позвал я. Сердце отпустило.
– Ненавижу, тебя, Доров, скотина ты!
– Наташ, ты цела?
– Не знаю!
– выкрикнула.
– Надо мной плита нависла, прямо перед лицом, кресло на бок упало, я тут как в могиле, пошевелиться не могу!
– Болит чего?
– Все болит!
– Истерика, - констатировал Тверской.
– Не удивительно, мне опять по голове досталось, второе сотрясение за час, что-то много.
– Все что у тебя было ценного, уже давно вытрясли, - огрызнулся я, но тут заорала Ната, прервав мои изыски:
– И никакая у меня не истерика! Доров, скотина, вытащи меня отсюда! Если меня не жалко, сына своего пожалей!
– Чего?
– я запнулся.
– Чего слышишь! Если любишь своего ребенка, как говорил, вытащи меня немедленно! Не могу я так, дым тут, мне страшно, я боюсь сгореть! Беременна я!
– Да ты же сказала, аборт сделала...
– как-то совсем уж глупо спросил я. От растерянности даже забыл про боль в боку. Только чувствовал, как стекает по обломку железа кровь, даже за криками и звуком искрящейся проводки различал, как крупные вязкие капли одна за другой падают на пол. Не очень часто, но времени у меня с таким кровотечением немного. По-моему, печени у меня теперь больше нет вообще. Эх, как я пить-то теперь буду?
– Не сделала я аборт, просила, чтобы тебе сказали! Мне ведь все рассказали, как ты меня скрыть пытался, как корабль свой прятал, девчонок каких-то чужих спасал, из-за чего все и провалилось! Вот не может на чужих не отвлекаться! А потом мне пояснили, что выбора тебе не дадут. Я сама вызвалась лететь, понял? Чтобы рядом с тобой быть! Чтобы у тебя проблем не было, просила их соврать! Знала, что ты не улетишь, будешь сопротивляться, глупости делать! Надеялась, ты поймешь все сам. Доров, немедленно вытащи меня отсюда, слышишь! Или я тебе никогда всего этого не прощу! Ты же не меня, ты же собственного ребенка убиваешь...