Айза
Шрифт:
Держа его в руках, Кандидо вышел на крыльцо, плеснул на картину керосином из лампы, поджег и швырнул в кучу остальных. Затем налил себе полный стакан коньяка и не спеша стал пить, глядя, как разгорается костер и холсты превращаются в пепел, куски дерева — в уголь, одеяния и волосы святых — в дым, а раскрашенные гипсовые лица — в потрескавшуюся бесформенную массу.
Когда он вновь поднял взгляд, на глаза ему попалась Имельда Каморра, стоявшая в дверях своей хижины, и, секунду поразмыслив, он вновь наполнил стакан, залпом осушил его и направился к ней.
Имельда наблюдала за тем,
— Вижу, ты решился, — сказала она. — А я все спрашивала себя, когда же ты отнимешь у нее то единственное, что у нее оставалось.
— Околевший пес не укусит. Теперь ей придется приискать что-нибудь полезное, чтобы занять свои мысли. Эти истуканы сводили ее с ума.
— Скорее они-то и не позволяли ей сойти с ума, только это не мое дело, и не мне об этом рассуждать.
— Вот и попридержи язык.
— Я так и сделаю, когда мне захочется. В конце концов, я привязалась к старухе. Она меня достала новенами, но в какой-то степени я ей благодарна: она помешала мне выйти за тебя замуж.
— Я думал, что ты этого добиваешься.
— Уже нет, хотя, конечно, момент удачный: еще несколько дней — и я была бы вдовой, с деньгами и положением.
— Ты так уверена, что Рамиро сможет меня убить?
— Даже если привязать ему одну руку за спину и заставить глядеть одним кривым глазом, — ответила женщина, протягивая Кандидо стакан, когда он сел напротив. — Хотя я побилась с парнями об заклад, что тебя прикончит не Рамиро, а Гойо. — Она рассмеялась. — Что с тобой? Ты прямо позеленел, стоило мне упомянуть Гойо… Помнишь, как однажды он убил толстого Энрикеса железякой для клеймения скота? Расписал тому каленым железом задницу, живот, грудь и руки, пока не осталось ни одного участка здоровой кожи… — Она нарочно покатала во рту глоток рома и довольно поцокала языком. — У Гойо Галеона богатое воображение: уж он придумает хоть сто способов, как покончить с христианином!
— Со мной это будет нелегко.
— И как же ты сумеешь ему помешать? Будешь стрелять? Придется тебе одолжить у военных пушку, и даже в этом случае сомневаюсь, что попадешь. — Она покачала головой. — Боже! Если бы я не видела своими глазами, то не поверила бы: ты заставил его прижаться к земле — хромого, разбитого, вокруг ни клочка травы, чтобы укрыться, — и знай себе палишь в грязь. Ребенок бы и то его изрешетил, а ты наложил в штаны!
— Я пришел не за тем, чтобы снова с тобой собачиться.
— Неужели? — притворно удивилась Имельда Каморра. — А тогда зачем ты пришел? Полизать мне киску? Потому что трахнуть у тебя не выйдет. От страха у тебя не встанет.
— Иногда я спрашиваю себя, как это я терпел тебя столько времени.
— Потому что одна я была настолько глупа, чтобы тебя терпеть. Но теперь все кончено. Ты мне предложил семь тысяч боливаров за то, чтобы я уехала. Ладно! Как только я их получу и выдастся хотя бы один не дождливый день, я уберусь.
— Я передумал.
— Что ты сказал?
— Что я передумал. Когда
Имельда Каморра ничего не сказала: было очевидно, что в какой-то степени она это предвидела, — и поиграла пустым стаканом, покрутив его вокруг указательного пальца. Она долго сидела с опущенной головой и наконец более хриплым, чем обычно, голосом проговорила:
— Если ты отдашь мне эти деньги, никогда больше обо мне не услышишь. Но если я останусь, то в любую ночь могу пробраться в дом, пристрелить тебя и забрать себе все, что найду. Тебе известно, что мне хватит духу это сделать.
— Возможно, — согласился любимец самуро и грифов. — Вполне возможно, тебе хватит духу, однако тебе придется проделать это сегодня ночью, потому что завтра я прикажу парням вышвырнуть тебя из «Моррокоя».
Не выпуская стакан из рук, Имельда Каморра ударила им в лицо Кандидо Амадо и, воспользовавшись его замешательством, а также тем, что кровь залила ему глаза, опрокинула на него стол и тут же бросилась вперед.
Просто не верилось, что дерется женщина: Имельда Каморра в мгновение ока превратилась в зверя, фурию или в существо, в которое вселился бес; ненависть, ярость или же тайные силы ада сообщили ей сверхъестественную силу, которая позволяла бить, колотить, кусать, царапать, пинать и даже навалиться всем телом на растерянного и испуганного мужчину, которому мешали реагировать боль, кровь, животный страх и полное замешательство.
~~~
А дождь все продолжал лить.
Плотное одеяло туч растянулось от Апуре до Меты и от Ориноко до Кордильер. Дождь все лил и лил с той же назойливостью, с какой несколько месяцев назад немилосердно пекло солнце или неустанно дул ветер.
Дождь сеял без передышки, однако люди и животные соскучились по свежести грозы и сверканию молний, потому что этот бесконечный невыразительный колабобос [71] наводил тоску на коров, от него распухали суставы.
71
Колабобос — мелкий моросящий дождик, морось.
— Наш корабль, того и гляди, превратится в Ноев ковчег, — сказал Себастьян, заметив, как всего за одну ночь поднялась вода в реке. — Если и дальше будет лить, он поплывет и так, даже толкать не придется.
— Осталось еще по крайней мере две недели, чтобы река достигла максимального уровня, — отозвался Акилес Анайя. — Помнится, шесть лет назад вода поднялась на восемнадцать метров, считая от дна, дом затопило, и мне пришлось перебраться на верхний этаж, пока вода не схлынула.
— В таком случае мы возьмем на борт всякой твари по паре и будем плыть до тех пор, пока не появится голубка с оливковой ветвью, — засмеялась Аурелия. — Трудно понять эту землю: то умираешь от жажды, то вот-вот потонешь… — Она повернулась к Селесте, которая помогала Асдрубалю прибивать доску на палубе. — Здесь всегда так? — поинтересовалась она.