Азербайджанские тюркские сказки

Автор неизвестен

бывала холодная, как лед. Я ее спрашиваю:

„куда ты ходила, что такая холодная?", она

отвечает: „никуда не ходила". Как-то раз

конюх спросил меня: „Суман, кто из вас

старше, ты или Гюль?" Я ответил: „Конечно

я! Почему ты спрашиваешь?" Он ответил:

„Каждую ночь Гюль приказывает седлать

твоего коня, одевается в твой костюм, садится

верхом и куда-то уезжает". Мамед, я в ту

ночь разрезал палец, всыпал в ранку соли и

не уснул.

Поздно ночью она встала, оделась

в мой костюм, со стены сняла мой меч, три

раза замахнулась, опустила меч на меня,

подняла, потом вышла; спросила конюха: „готова

лошадь?" Тот ответил: „готова". Она села на

лошадь и уехала. А я сел на другую лошадь

и поехал следом за нею. Вдали под горою

я увидел свет. Гюль ехала на этот свет. Когда

подъехала ближе, я увидел на склоне горы

дом. Она перед домом слезла, лошадь

привязала во дворе, вошла в дом. Я тоже

привязал лошадь, подошел к окну; увидел сорок

разбойников сидят с Гюлью, беседуют. Главарь

разбойников сказал Гюли: „Чепель, почему так

поздно приехала?" Гюль ответила: „Он не

спал; я ждала, пока он заснет". Харами-Баши

сказал: „А почему ты его не убила?" Гюль

сказала: „Сама не знаю, почему не убила".

Я увидел, что из конюшни есть проход в

дом. Я вошел, увидел, привязаны сорок хорошо

выхоленных лошадей. С нескольких лошадей

я снял уздечки, они стали брыкаться. Харами-

Баши сказал товарищам: „пойдите кто-нибудь,

узнайте, почему лошади беспокойны?" Один

из них вошел в конюшню, я отрубил ему

голову. Лошади продолжали брыкаться. Раз-

бойники по одиночке приходили, и я их убивал.

Наконец пришел тридцать девятый, я и тому

отрубил голову. Затем я вошел в дом и

схватился с Харами-Баши. Я заметил, что Гюль

старается меня толкнуть под него. Собака тоже

была со мною. Она схватила Харами-Баши и

свалила его под меня. Я быстро зарезал

Харами-Баши и голову его положил в мешок.

Гюль сейчас же вышла, села на лошадь,

поехала, я взял мешок, сел на лошадь и поехал

за нею. Я очень любил дочь дяди, любовь

моя к ней не остывала. Сколько я ни

уговаривал ее, ни усовещивал, все было напрасно.

Наступило утро, я встал, сказал: „встань,

приготовь нам чай и завтрак!" Она прочла вирд,

обратила меня в охотничью собаку и сказала:

„иди, собачий сын!" Я стал собакой. Куда

бы я ни пошел, везде меня грызли собаки;

наконец, Мамед, я побежал и залез во двор

одного мясника. Помощник мясника бросил

мне кусок сырого мяса, я его понюхал, но

не стал есть. Тот

сказал: „Какая это хорошая

собака. Я ее оставлю себе." Он взял меня с

собой, надел мне на шею ошейник и привязал

меня в угол комнаты. Он знал, что я не ем

сырого мяса. Все, что он варил для себя, он

и мне давал есть. Его помощник каждый день

приносил по золотому и клал в сундук,

лежащий над моей головой; я замечал, что он это

прячет от хозяина. Сорок дней я пробыл там;

каждый день я видел, как он приносил по

золотому и клал в сундучок. Через сорок дней

они поссорились. Поделили прибыль и самый

капитал. Он подошел ко мне, развязал, хотел

меня увести, я уперся ногой об пол и не

пошел; он хотел меня побить, я прыгнул и

опрокинул сундучок. Он понял, что я не хотел

итти. Он собрал золотые деньги и сказал

мяснику: „это я у тебя украл." Он взял меня

и золото, пошел домой. Он привязал меня в

угол и постелил мне тюфячок. Матери он

поручил хорошо смотреть за мной, так как я

хорошая собака, вот сколько ему пользы

принесла. Все, что они варили для себя, давали и

мне. А я про себя думал: „Как бы мне сделать,

чтобы они узнали о моей участи?"

Оказывается, эта женщина была чародейкой. Ее

дочь постоянно приносила мне мой обед. Как-

то . раз она поставила обед передо мною и

стала на меня внимательно смотреть. Она

сказала: „Эй, мама, он похож на Сумана!"

Смотря на меня, она спросила: „Ты —Суман?"

Я заплакал, она сказала: „Эй, мать! Ей-богу,

он —Суман. Я его спросила: ты —Суман?

Он заплакал". Мать подошла, посмотрела,

увидела, что я —Суман, и подумала: „А, это Гюль

с ним так поступила!" Женщина сказала:

„Хорошо, пусть придет сын". Сын пришел, мать

сказала: „Сын мой, это —Суман! Гюль с ним

так поступила!" Сын сказал: „Мать, если

только можешь, приведи его в прежний вид,

он нам много добра сделал!" Женщина тотчас

прочла вирд. Я обратился в прежнего Сумана.

Она меня научила пойти к Гюли, прочитать

стих и сказать: „Обернись тем-то!" —и она

тотчас же станет, чем я захочу.

Я пошел домой. Я ее так любил, что сердце

не позволило прочитать стих и обратить ее

во что-нибудь. Как только я вошел в комнату,.

Поль сказала: „уходи, ворона собачьего сына!"

Тотчас же я обратился в ворону. Все вороны

прилетели, стали меня клевать, кое-как я

добрался до той самой женщины, она сказала:

„Я тебя научила обратить ее во что-нибудь,