Бабьи тропы
Шрифт:
Смолк ненадолго певучий голос старика. Мельник захлопнул книгу. Положил ее рядом с собой на бревна и стал разъяснять прочитанное:
— Вот видите, други мои, дело-то какое. Вычитывал я людям не один раз… что после падения царства антихриста… настанет на земле тысячелетнее пресветлое царство… А тут, в книгах-то, как раз и приметы указаны… Дескать, сойдет с неба ангел с ключами от бездны… и заключит туда дракона и змея, который есть дьявол и царь-антихрист… и положит над ним печать… дабы не прельщал уже народы… доколе окончится тысяча лет… Поняли? — Мельник опять помолчал и
Панфил спросил:
— Значит, правильно звероловы баили, что отменили царя? Так и по твоим книгам выходит?
— Так сказывают, други мои, так и в священном писании сказано, — повторил мельник, посмеиваясь. — Говорят — в городе уже отменили царя… Черед за мужиками… Дескать, согласна ли деревня?..
— А как по деревням-то? — спросил кузнец. — Про мужиков-то что баили звероловы?
— Не знаю, милок, не знаю, — ответил мельник. — Не слыхал… и врать не стану.
Мужики опять переглянулись многозначительно.
Афоня повторял, почесывая затылок:
— Та-ак… та-ак… Видать, народ-то про царя везде баит, а что к чему — не знает…
Кузнец выругался:
— Загогулина, язви ее…
А Панфил смотрел в землю и тянул:
— Н-да… по всем видимостям… очухались там… в городе-то… Надо починать и нам… Н-да-а.
Сеня громко сказал:
— Видать, в городе-то рабочие поднялись, Якуня-Ваня! Надо их поддержать…
— Большевики! — молвил Маркел. — Такое дело непременно большевики удумали…
Афоня решительно заявил:
— Нечего тянуть, братаны. Давайте-ка почнем и мы, мать честна!
— Почнем, Якуня-Ваня! — звенел Сеня. — Сейчас же! Пошли, ребята!
Поднимаясь с бревен, Панфил обратился к мельнику:
— Давай-ка, Авдей Максимыч, присоглашайся к нам. Обойди несколько кержацких дворов. Кержаки тебя уважают. Созывай их к старосте, на сход…
Глава 15
Пятеро фронтовиков ходили в разных концах деревни — от двора к двору. Панфил и Маркел жались к плетням и к заборам на обоих концах деревни, Афоня и Сеня обходили избы в центре деревни, Андрейка Рябцов заходил лишь в те дворы, в которых были молодые искалеченные солдаты. Мельник тоже нырял то в одни, то в другие ворота.
Мужики выходили из дворов не спеша. Оглядывали улицу. Чесали бороды и затылки, щурились на солнце из-под рук, растерянно оглядывались друг на друга; мирские долго курили — кто трубку, кто цигарку — и несмело брели к середине деревни, по направлению к дому старосты.
Нагоняя друг друга, скупо роняли слова:
— Что… пошел, Дормидон Яковлевич?
— Да ведь надо, Ефим Кузьмич… Фронтовики сказывают… зовут на сход.
— А не наторкают нам бока, дядя Ермил?
— Кто
— И тебя, Кузьма Евсеич, сбудоражили?
— А куда денешься?.. Надо идти…
— Какой-либо конец должен быть…
— Беспременно! Ежели такого конца не будет, какой-нибудь да будет…
Афоня ковылял вдоль улицы, припадая на правую ногу и направляясь к дому старосты. Он махал руками и громко покрикивал мужикам своим низким, но громким голосом:
— Подходи, паря! Подходи, мать честна!
А мимо другого порядка изб бежал Сеня Семиколенный, потряхивал своей головой и жиденькой бороденкой; точно цепами, размахивал длинными и тонкими руками и петушиным голосом зазывал мужиков:
— Подходи, Якуня-Ваня!.. Все едино пропадать!.. Подходи, братаны… Подходи!
К толпе мужиков пробовали приставать ребятишки. Но их отгоняли прочь.
Первыми подошли к воротам старосты: дед Степан, внучонок его Павлушка и Яков Арбузов.
Из окон и из ворот высовывались бабы. Перекликались.
— Что это, девонька?
— Да вот, сбулгачились мужики… против начальства…
— Куда это они собираются? Зачем?
— Царя хотят сбрасывать…
— Спаси, царица небесная!..
Испуганно крестились бабы и торопливо запирали окна и калитки.
Постепенно против дома старосты среди улицы собралось уже человек двадцать. Подошли сразу пять человек стариков, во главе с богатеем Гуковым. А с обоих концов деревни мужики все шли и шли. Староста не показывался — дом его казался вымершим.
После того как собралась уже большая толпа, Панфил спросил собравшихся:
— Как, мужики?.. Сюда требовать старосту?.. Аль самим во двор к нему идти?
Несмело отвечали мужики:
— Во двор надо бы…
— Можно уважить Филиппа Кузьмича…
— Все-таки, староста он…
Афоня топтался в толпе и выкрикивал:
— А я так располагаю, братаны… сюда его надо требовать!
Старики заворчали на пастуха:
— Не озоруй, Афоня!
— Ни к чему это.
— Староста он, аль нет?
— Правильно!
— Пошли, мужики…
Гурьбой двинулись к большому крестовику старосты. Шли и с опаской поглядывали на синюю узорчатую резьбу на карнизах и над окнами Валежникова дома, на новые просмоленные ворота, украшенные квадратиками из белой жести, — точно в первый раз видели этот большой дом с блестящими воротами и с тесовой крышей. Хорошо понимали, что живет в этом приземистом и крепком доме такой же хлебороб, как они. Но нутром чуяли, что Филипп Кузьмич Валежников есть обрубок той самой власти, против которой взволновалась и поднялась вся деревня.
Мирские, входя в ограду, тушили заскорузлыми пальцами трубки и заплевывали цигарки.
А Валежников стоял уже на крылечке, выходившем на двор, и, поглаживая рукой серую от седины, широкую бороду, растерянно спрашивал входивших во двор мужиков:
— Что это, мужички?.. Что случилось?
Панфила Комарова вытолкнули вперед, к самому крыльцу.
Не прыткий на язык Панфил кашлянул и сказал:
— Вот, Филипп Кузьмич… к тебе пришли…
И вслед за Панфилом заговорили все сразу, торопливо и разноголосо: