Бабушка (др. изд)

Немцова Божена

— И ты не можешь помочь себе в этом?!

— Скажите, пожалуйста, как? Сколько раз я уже говорила отцу: «Видите ли, тятенька, так и так, мол, не пускайте таких гостей!» Но он не любит им делать замечания, не хочет отбить у себя посетителей и всегда говорит мне: «Прошу тебя, говори что хочешь, только не будь груба, чтоб гости не обиделись; ведь ты знаешь, что это единственное наше достояние». Не должна я быть грубою и неприветливою; если же буду приветливою, так меня же оклевещут. Веселою певуньею, как я всегда была, я уже едва ли буду опять. Что же теперь начать? Если б это были какие-нибудь болтуны, я бы их скоро прогнала, но управляющий и писарь из замка, вот противные-то гости, на которых тошно смотреть! Я стыжусь вам сказать, как

меня преследует этот старый козел, и мне как будто кто-то шепнул, что он себе задал задачу, во что бы то ни стало сбить Милу с шеи, потому что он знает, что Якуб мой защитник, и боится, чтобы с ним не случилось того же, что с тальянцем. Он показывает вид, будто хочет угодить судье и мстит за дочь, но мошенник и себя не забывает! Отец его боится, а мать, бедняжка, знаете, как будто ее уж и на свете нет, больше лежит, чем ходит: к ней я не могу обратиться с подобными вещами. Если б я была замужем, так было бы не то: если бы мне кто-нибудь не нравился, сказала бы только Миле, и если б он не мог его вышвырнуть, то по крайней мере наблюдал бы, чтоб тот человек не осмелился грубо и посмотреть на меня. Ах, бабушка, если б я могла рассказать вам, как он меня любит, и как я его люблю, просто высказать невозможно! — и девушка замолчала, закрыв лицо руками.

В эту минуту тихо вошел в сад никем не замеченный Мила. Прекрасное лицо его выражало страдание, ясные глаза его были мрачны; темно-каштановые кудри, обрамлявшие лоб его, были острижены; вместо щегольской выдровой шапки на голове его была военная фуражка с еловою веткой. Барунка испугалась его, а у бабушки руки опустились на колени, она побледнела и тихо прошептала: «Помилуй тебя, Господи, парень!» Когда же Кристла подняла голову, и Мила, протягивая ей руку, сказал глухим голосом: «Я солдат и чрез три дня должен явиться в Градец», — то она без чувств упала к нему на руки.

XV

На другой день бабушка пошла по обыкновению встречать детей, и первое ее слово было: «Угадайте, дети, кто у нас?» Дети смутились и не могли догадаться, пока Барунка не закричала: «Пан Бейер, бабушка?»

— Угадала! Он привел с собою своего сына.

— Ах, как я рад! Побежали к нему! — вскричал Ян и побежал, а Вилим за ним, так что сумки подскакивали на спинах. Бабушка кричала, чтобы шли по-людски, а не летели как птицы, но мальчики были уже далеко. Запыхавшись, вбежали они в комнату; мать собиралась побранить их, но пан Бейер протянул к ним свои длинные руки, поднял сначала одного, потом другого, и обнявши обоих, поцеловал в щеки. «Ну, что вы целый год делали, как поживали?» — спросил он глухим голосом, сильно раздавшимся в таком маленьком пространстве. Мальчики не тотчас отвечали; все внимание их поглощал мальчик Барункиных лет, стоявший возле пана Бейера. Это был прехорошенький мальчик, очень похожий на отца, но не такой угловатый; лицо его цвело здоровьем, а в глазах блистала детская веселость. «Ага! Вы смотрите на моего мальчика! Ну, посмотрите на него и подайте друг другу руки, да будьте хорошими товарищами. Это мой Орел!» С этими словами он толкнул на середину комнаты сына, который без всякой застенчивости протянул мальчикам руки. В эту минуту вошла Барунка с бабушкою и Аделькою.

— Ну, а вот и Барунка, о которой я вам рассказывал дома, что она первая приходит пожелать мне доброго утра, когда я здесь ночую. Но нынче, как я вижу, это уже изменилось: вы ходите уже в школу, и Яник должен вставать в одно время с Барункою. А как вам нравится в школе? Не больше ли хочется Яну в лес? Видишь ли, мой Орлик должен ходить со мною на тягу, в горы и он понемножку научится также стрелять, как я, — спрашивал и вместе с тем рассказывал охотник, окруженный детьми.

— Ох, не говорите им об этом; — отозвалась бабушка: — Яник тотчас взбаламутится и захочет видеть ружье Орлика.

— Ну, что же, пусть посмотрит! Ступай, Орлик, принеси его! Ведь оно не заряжено?

— Нет, тятенька; я последний заряд выстрелил

в коршуна, — отвечал мальчик.

— И застрелил его, чем можешь похвалиться. Ступай, покажи его мальчикам.

Мальчики весело выбежали с Орликом; но бабушка не утерпела и тоже отправилась вслед за ними, хотя пан Бейер и уверял, что Орлик будет осторожен.

— У тебя имя-то птичье? — спросила Орла Аделька, когда они вышли вон, и Ян с Вилимом рассматривали убитого коршуна.

— Мое имя собственно Аврель, — отвечал мальчик с улыбкой. — Но тятеньке нравится называть меня Орлом, и мне это также нравится: орел хорошая птица. Тятенька застрелил один раз орла.

— Погоди же! — вскричал Ян: — Я тебе покажу орла и много животных! Они у меня нарисованы в книжке, которую мне подарили в именины в прошлом году.

Говоря это, он втащил Орла за собою в комнату, где тотчас показал ему книгу. Орлу животные очень понравились, да и сам пан Бейер с удовольствием рассматривал их листочек за листочком.

— Этой книги у тебя в прошлом году не было? — спросил он Яна.

— Это мне Гортензия подарила в именины, а Кристла подарила мне голубков, охотник — кроликов, бабушка — двадцатник, а тятенька с маменькой на платье! — хвалился Ян.

— Ты счастливый мальчик! — проговорил пан Бейер, смотря в книгу, и увидев лисицу, засмеялся. — Точно живая! Постой, плутовка, вот мы тебя!

Вилим, думая, что это восклицание относится к нарисованной лисице, с удивлением смотрел на пана Бейера, пока тот не сказал со смехом:

— Не бойся, с этою лисой мы этого не сделаем, но есть в горах очень похожая на эту: ту мы должны подцепить, потому что она делает нам много вреда.

— Может быть, Петр ее поймает: пред отходом сюда я ходил с ним ставить капкан, — заметил Орел.

— Э, любезный, лиска в десять раз хитрее Петра; она так лукава, что человек себе и представить не может, в особенности, если уж побывала в капкане, как та, которую мы теперь караулим. Мы ее, бестию, приманивали жареным и были уверены, что поймаем ее. Она была действительно голодна, но что же сделала, плутовка?... откусила притиснутую капканом лапу да и ушла. Теперь едва ли мы ее поймаем: вред делает человека опытнее, а у лисы рассудка не меньше, чем у человека, — говорил охотник, переворачивая листы.

— Ведь недаром же говорится: хитер как лиса, — отозвалась бабушка.

— А вот и орел! Вот! — закричали мальчики, рассматривая красивую птицу с распростертыми крыльями, как будто кидающуюся на добычу.

— Я застрелил точно такого: он был очень красив, и мне было жаль его; но что же было делать, ведь подобный случай не скоро опять встретится человеку. Я метко попал в него, а это главное, чтобы не мучить.

— И я то же говорю, — отозвалась бабушка.

— И вам, пан Бейер, не жаль этих птиц? Я бы не могла ни одной застрелить, — сказала Барунка.

— А зарезать можете? — спросил смеясь охотник: — что лучше, когда птица, не предчувствуя опасности, умирает вдруг от одного выстрела, или когда, испуганную преследованием и приготовлениями, ее наконец зарезывают, да иногда еще неловко зарезанная она улетает полумертвая?

— Мы не режем птиц, — отвечала в опровержение Барунка, — это дело Ворши, она же их не жалеет, и поэтому они тотчас умирают.

Дети позабавились еще немножко рассматриванием животных, а потом мать позвала их ужинать. Прежде дети расспрашивали пана Бейера о горах, о том, не заблудился ли он в огороде Рибрцоуля, и тому подобных вещах, а в этот раз они расспрашивали только Орла, слушая с большим удивлением рассказ об опасностях, которые мальчик преодолевал вместе с отцом, и о животных, застреленных им. Он рассказывал об огромных глыбах снега в горах, о том, как они засыпают целые деревни, как люди живут зарытые в снегу, и если хотят выбраться наверх, то пролезают в трубу и каждый прогребает дорожку к своему дому. Но все это не устраивало Яна, он все-таки желал быть поскорее в таком возрасте, когда ему можно будет идти к пану Бейеру.