Бабушка, у которой был танк
Шрифт:
Василий переложил в него свои нехитрые пожитки, а чемодан поставил на крыльцо.
– Это вам от меня на память.
Закинув рюкзак за спину, Василий зашагал по раскисшей дороге, уводящей в необъятные дали. Вслед ему смотрели две пары удивлённых глаз. Радист переводил недоумённый взгляд то на оставленный новый чемодан, то на уходящего парня.
– Странный он какой-то, – произнесла начальница.
– Много ты понимаешь, – перебил её радист, – решительный малый. Я в своё время точно так же остался. Поддался на твои чары.
– Завёлся, старый чёрт, мне твои басни давно надоели, – отвесила ему лёгкий нравоучительный подзатыльник и ушла, хлопнув дверью.
– Дура! – крикнул он ей вслед.
Сгорбленная фигура радиста ещё долго маячила на крыльце. Его глаза были полны слёз. То ли ему было обидно, что так вот завершается его
РОМАШКОВАЯ ФЕЯ
Ивана Ефимовича Завицкого я знал давно. Средних лет, небольшого роста и крепкого телосложения, его можно было узнать издалека по косолапой, сутулой походке. Правда, увидеть, чтобы он шёл пешком, было редкостью. Жители посёлка очень удивлялись, когда видели, что Ефимыч шёл куда-то пешком. Строили самые различные предположения: одни говорили, что он мотоцикл свой разбил, другие, напротив – что продал, а скорее, пропил. Находились очевидцы, утверждающие, будто своими глазами видели, как он врезался на дороге в машину, сам чудом остался жив, а мотоцикл – вдребезги. И наконец все успокаивались, увидев Завицкого снова на мотоцикле.
Имя Завицкого было в нашем посёлке притчей во языцех. Завистью парней был его кроссовый мотоцикл. Иван Ефимович нигде не появлялся без него. Даже в магазин, до которого было сотни две метров, он ездил на мотоцикле. Носился на своём CZ Завицкий, как чёрт. Никто не осмеливался попроситься к нему в попутчики. Изредка, правда, попросит его какой-нибудь новичок подкинуть до города или ещё куда, а потом сидит, судорожно вцепившись в широкую спину водителя, и проклинает всё на свете.
Иван Ефимович был заядлым грибником и рыболовом, каждое воскресенье, как только начинало светать, он на мотоцикле отправлялся по грибы или на рыбалку. Спавший после трудовой недели посёлок будил рёв мощного мотора. Заслышав его, вскакивали заспавшиеся грибники и рыболовы. Ох и не любили они Ивана Ефимовича! Придёт такой грибник на своё заветное место, а там лишь примятая трава, следы от колёс да корешки от грибов.
Особенно страсти накалились, когда дары местных лесов стали основным источником существования большинства жителей посёлка. Развалился местный совхоз, дававший работу почти половине жителей, обанкротились два небольших заводика, на которых трудились остальные. Кое-кто уехал искать работу в города, оставшиеся кинулись в леса. За несколько лет этот бизнес был отшлифован смекалистыми селянами до совершенства. Вдоль бойкого междугороднего шоссе, что делило посёлок пополам, с ранней весны до морозов были выставлены дары леса – грибы, ягоды, фрукты, овощи во всех видах, банные веники, соленья, варенье, сушёная рыба и многое другое. Бизнес стал семейным. Самые молодые и старые продавали, более шустрые и опытные собирали, школьники носили из леса к трассе. Ефимыч успевал всюду: и собирать, и вывозить, и продавать. Зависть вызывало его доходное место – прямо перед пересекавшей трассу железной дорогой. Машины притормаживали перед переездом, товар был налицо, торговля шла бойкая. И никто не имел право занять чьё-либо место в отсутствие хозяина – завидовать завидовали, но негласный закон не нарушали.
В окрестных лесах нет таких угодий, где бы он не бывал. Все лесные просеки и тропинки носили на себе следы колёс мотоцикла. Частенько грибники и лесорубы слышали рёв мотора, а то и видели самого Завицкого, несущегося по лесной просеке. Впрочем, не только по просеке, его не могли остановить ни овраги, ни буреломы. Бывает, забредёшь в самый отдалённый, глухой уголок леса, сядешь на валежину или пенёк и наслаждаешься тишиной, одиночеством. И вдруг взревёт поблизости мотор. И сразу настроение портится. Смолкают песни вспугнутых птиц, разбегается в страхе зверьё, а Завицкому хоть бы что. По его словам, самый приятный звук – это рёв мотора. Красоты природы Ефимыч не признавал. Он с одинаковым хладнокровием ехал по утоптанной тропинке и по первым ландышам, на которые другой бы и ступить побоялся. За всё это я, как и другие любители тихой охоты, любившие побродить по лесу, недолюбливали Ивана Ефимовича. По характеру человек он был хороший, и я частенько хаживал к нему домой на чашку чая, а вот, как услышу в лесу шум его мотоцикла, становилось как-то не по себе. Мои уговоры сходить за грибами пешком не давали никаких результатов. Разлучить Завицкого с мотоциклом было невозможно.
В то воскресенье я отправился за грибами. Вышел ещё до восхода солнца, небо только посветлело на востоке. Лес начинался сразу от крайних домов посёлка. Под сводами деревьев было сумрачно. Птицы уже проснулись, всюду перекликались зарянки. Вот попробовал свой голос певчий дрозд. Я остановился. Хотелось в эти последние дни лета послушать знаменитого певца, но дрозд так и не запел. Прошла пора песен, теперь все птицы держатся молча, лишь изредка перекликаясь между собой.
Сентябрь наступает тихо, постепенно берёт своё. Вроде бы и не изменилось ничего в лесу с погожих июльских дней, а сердцем чувствуешь, как подкрадывается осень. Незаметно, листок за листком, золотит она. Сначала даже не заметишь в зелёном океане вспыхнувший на берёзке первый жёлтый листок, но с каждым днём их становится всё больше и больше. Придёшь однажды в лес – и не узнаешь его: вчера ещё зелёный, теперь горит осенним пожаром.
Тропинка вывела меня к лесной опушке. Густой туман накрыл поляну. Несмотря на безветрие, он находился в постоянном движении. Его клубы несметными полчищами появлялись из лощины и плыли вверх по опушке, достигали стены леса и разбивались об неё на рваные куски.
До заветного места остаётся немного, нужно только пересечь опушку, а там рукой подать. Я двинулся березняком по краю леса – может, попадутся подберёзовики. Тут иногда удаётся найти парочку. Между кустов что-то блеснуло. Сначала я не понял, что это. Подошёл ближе. На траве валялся мотоцикл. Я сразу его узнал.
– Ба! Да это же мотоцикл Завицкого! Теперь тут искать нечего, надо идти дальше. Интересно, во сколько же он встал? Я-то думал, что самый первый отправился по грибы, ан нет, опередили.
Из карбюратора на лесную подстилку бежит тоненькая струйка бензина – краник открыт. Эта струйка бензина и порождает во мне кучу сомнений. Странно, неужели Завицкий так бросил свой мотоцикл, такого ещё не бывало. Да он, прежде чем отойти, пять раз свой мотоцикл обойдёт, проверит всё. Я огляделся. Вокруг ни души. Тишину нарушали только выводки синиц в сосняке. В голову полезли невесёлые мысли. Я терялся в догадках. Что могло случиться? Что-то случилось – это уж точно, двигатель был совсем холодным. Кого-кого, а Ефимыча я знал. Он даже в лесу дальше десятка метров от мотоцикла не отходил, а уж чтобы так бросил его… Нет, что-то случилось.
Сомнения мучили меня, мысли одна страшнее другой роились в голове, теперь уже не до грибов. Я обошёл вокруг по кустам, несколько раз крикнул, но, кроме эха, прибежавшего из лощины, никто мне не ответил. Теперь нужно быстрее в посёлок, сообщить о случившемся. Желая сократить расстояние, я двинулся напрямую, через лес. Ноги сами несли вперёд. Какое-то внутреннее чувство постоянно подгоняло меня. Дороги я не разбирал, надвинул на глаза кепку и ломился через кусты. Выскочил на маленькую полянку и обомлел от неожиданности.
Ноги разъехались на мокрой от россы траве. Спасла берёзка – руки сами машинально вцепились в её тонкий ствол. Берёзка согнулась, но меня удержала. Если бы увидел летающую тарелку с инопланетянами, я и то бы так не удивился. Изумлению моему не было предела – в траве, на коленях, с букетом цветов в руках сидел собственной персоной Иван Ефимович Завицкий с ромашковым венком на голове! Напротив него, тоже на коленях, в траве сидела молодая женщина. Её чёрные волосы были заправлены под бандану цвета хаки, поверх банданы точно такой же, как у Завицкого, ромашковый венок. Они о чём-то увлечённо разговаривали, рассматривали цветы. Женщина что-то фотографировала в траве большим профессиональным фотоаппаратом, висевшем на тонком ремешке поверх штормовки защитного цвета. Затем они увлечённо рассматривали фотографии на экране фотоаппарата. В эту минуту я был, вероятно, похож на дурачка с открытым ртом, не способным понять, в чём секрет показанного ему простого фокуса. Таинственная незнакомка была явно не здешней. Я был в шоке от увиденного. Завицкий всегда сторонился женщин. Многие местные красавицы хотели бы завести с ним отношения – видный, хозяйственный, всегда трезвый, копейку бережёт, но Ефимыч амурам предпочитал возню с мотоциклом. По слухам, в ранней молодости он был женат, уехал в область, но что-то пошло не так, и он вернулся домой. Я сделал несколько шагов вперёд, они же, увлечённые друг другом, обратили на меня внимание, когда подошёл совсем близко.