Бабушка
Шрифт:
Через минуту она вернулась и молча проводила Викторку в горницу. Та играла стеблем белой буквицы и не отрывала от цветка своих прекрасных, хотя и потускневших черных глаз. Марженка вела ее за руку, как слепую. В комнате было тихо. С одной стороны кровати стояла на коленях мать, у ног — единственный сын. Руки старика были сложены на груди, глаза обращены к небу; он еще боролся со смертью. Марженка подвела Викторку к самой постели; умирающий обратил к ней свой взор, и счастливая улыбка пробежала по его устам. Хотел было поднять руку, но не мог. Викторка, верно, подумала, что он чего-то просит, и положила ему на ладонь цветок.
Не знаю, заходила ли она когда-нибудь после этого в родной дом. За пятнадцать лет, что живу в лесу, только один раз слыхал ее голос. И не забуду этого до самой смерти!
Спускаюсь я однажды вниз к мосту, по дороге из замка едут слуги с дровами, а лугом, вижу, идет Златоглавый. Это замковый писарь, немец, его так прозвали девчата: не хотелось им запоминать его немецкую фамилию. А волосы у него очень красивые, не особо длинные, золотистые. Шагает себе Златоглавый по лугу, а тепло было, снял картуз, идет с непокрытой головой. Тут откуда ни возьмись, будто с неба свалилась, выскакивает Викторка. Вцепилась ему в волосы и давай дергать и трясти, словно грушу. Немец вопит что есть мочи; лечу я с пригорка вниз, гляжу — Викторка вне себя от гнева, кусает ему руки и кричит, как бешеная: «Наконец-то ты мне попался, гад эдакий, дьявол! . . . Растерзаю! . . . Куда, сатана, дел моего ребенка?! Отдай мне его!» И так она разъярилась, что уж хрипит и ни словечка разобрать нельзя. Немец ничего не понимает, ошалел от страха. Нам бы с ней не справиться, если б не подоспели господские люди. Они увидали, что дело плохо и прибежали на луг; только все вместе смогли мы вырвать из ее рук беднягу писаря. Попытались было мы Викторку связать, она рванулась изо всех сил, убежала в лес и долго бросала оттуда в нас камнями, ругая на чем свет стоит. Потом несколько дней я ее совсем не видал.
Немец после этого случая захворал и так боялся Викторки, что предпочел уехать из наших мест. Девчата высмеивали его, но ведь лучше от греха подальше, да и то сказать, и без него урожай собираем неплохой. Мы по нем не заскучаем ...
Так вот вам, бабушка, и вся история Викторки. Узнал я ее частью от покойной кузнечихи, частью от Марженки. В чем тут дело было, про то никто не узнает, но, судя по всему, дело-то нехорошее. Тяжкая кара ожидает того, у кого на совести эта загубленная душа.
Бабушка утерла заплаканные глаза и, кротко улыбнувшись, проговорила:
– Большое вам спасибо! Отлично вы рассказываете. Что правда, то правда! Куманек говорит так складно, что впору любому грамотею ... Его заслушаешься, да и позабудешь, что солнце уж за горы зашло.
И бабушка показала на тени, залегшие в комнате, а затем стала убирать веретено.
– Подождите самую малость, я только насыплю корму птице и провожу вас с горки, — попросила жена лесника. Бабушка охотно согласилась.
— А я пойду с вами до моста, мне еще нужно в лес, — сказал лесник, поднимаясь из-за стола. Хозяйка побежала за зерном, и скоро во дворе раздался ее громкий зов: «Цып-цып-цып!...»
Птица слеталась к ней со всех сторон. Но первыми явились воробьи, как будто звали именно их. Жена лесника не преминула заметить: «Всегда вы впереди всех!» Но они не обратили на ее слова ни малейшего внимания.
Бабушка стояла на пороге, не отпуская от себя детей, чтоб не спугнуть птицу, которой она любовалась. И кого только здесь не было! ... Белые и серые гуси с гусятами, утки с утятами, черные турецкие утки, хорошенькие курочки своей выводки, тирольские на длинных ногах, хохлатки с развевающимися хохолками, павлины, цесарки, индюк с индюшкой — он надувался и важничал, словно от него и на самом деле что-то зависело, обыкновенные голуби и голуби мохноногие. Вся эта живность, сбившись в одну кучу, хватала зерно, наступая друг другу на лапки;
– Видали старого осла! — крикнула хозяйка. — Тоже вздумал заигрывать! . . . Вот тебе, чтоб помнил! — добавила она, стегнув собаку прутом.
Наказанному на глазах у всех Гектору стало стыдно перед своими молодыми товарищами; опустив голову и поджав хвост, он поплелся в сени. Бабушка заметила:
– Выходит, отец не лучше сына.
Гектор был отцом Султана, который загрыз у бабушки ее хорошеньких утяток.
Кормежка была окончена, и птица отправилась на свои жердочки. Дети получили в подарок от Франтика и Бертика красивые павлиньи перья: жена лесника дала бабушке яиц от тиролек, чтоб положить под наседку, и взяла на руки Аннушку; лесник, перекинув ружье через плечо, позвал Гектора, и все общество двинулось из гостеприимного домика. Серна бежала сзади, как собачонка.
Спустившись с холма, жена лесника пожелала гостям доброй ночи и вернулась с детьми домой; у моста лесник протянул бабушке свою загорелую руку и направился в лес ... Ян долго смотрел ему вслед и потом шепнул Барунке:
– Когда я немножко подрасту, уйду к пану Бейеру и буду ходить с ним на тягу.
– Тебе еще нужен провожатый, ведь ты боишься русалок и леших, — подсмеивалась Барунка.
– Много ты знаешь! — сердился Ян. — Буду постарше, так не стану бояться!
Проходя мимо запруды, бабушка взглянула на замшелый пень и, вспомнив о Викторке, со вздохом проговорила:
– Бедная девушка!...
7
На другой день, около полудня, дети высыпали из дому; вслед за ними появилась бабушка.
–Ведите себя прилично, — наказывала мать, стоя на пороге, — руками ничего не хватайте, княгине с почтением поцелуйте руку!
– Не беспокойся, мы в грязь лицом не ударим, — уверила ее бабушка.
Дети были, как цветочки; бабушка тоже нарядилась по-праздничному: одела камлотовую гвоздичного цвета юбку, белый, как снег, передник, кофту из голубого дамасского шелка, чепец с бантом, на шее у нее блестело гранатовое ожерелье с талером. Под мышкой она несла платок.
– Зачем вы взяли платок, матушка, ведь дождя не будет, погода разгулялась, — удивилась Терезка.
– Человеку рук девать некуда, коли он ничего не несет; такая уж у меня привычка — не могу пустой идти, — отвечала бабушка.
За садиком свернули на узкую тропинку.
– Осторожненько идите, один за другим, а то замочите в траве штаны. Ты, Барунка, отправляйся вперед, Адельку поведу я: она еще не научилась смотреть себе под ноги, — наставляла бабушка, беря за руку Адельку, которая с большим удовольствием себя разглядывала.
В садике гуляла Чернушка, Аделькина курочка, одна из тех четырех хохлаток, что бабушка привезла из своей горной деревеньки. Бабушка приучила ее клевать корм у детей прямо из рук; снесши яичко, Чернушка бежала к Адельке за куском булки, который девочка оставляла от своего завтрака.
– Ступай к маменьке, Чернушка, у нее лежит для тебя кусочек булки! Я иду в гости к княгине! — крикнула Аделька курочке.
Но та ничего не желала понимать и гналась за девочкой, норовя клюнуть ее в подол юбки.