За окошком лес, мохнатый, древний,луговой речушки поворот…В дальней-дальней костромской деревнедевочка Алёнушка живет.Ходит по деревне – голос звонкий,и глаза синей, чем небеса,и, как и положено Алёнке,тонкая, но всё-таки коса.Зиму всю с салазками на горках,а весной гуляет у реки,топит с дедом баню на задворках,с бабушкой сажает кабачки.А когда лесной душистый ветердонесёт гудок грузовика,девочка, забыв про всё на свете,побежит встречать издалека.Не догнать ни бабушке, ни деду, —издали за внучкой поглядят.Подбежит, посмотрит, скажет: – Нету…И тихонько повернёт назад.Гасят электричество соседи,девушки запели за селом…– Бабушка, а завтра-то приедет? —спросит вдруг Алёнка перед сном.Бабушка положит внучку к стенке,ляжет с краю. – Завтра-то? Должна!…Мама у Алёнушки студентка,учится на доктора она.1954
Веснушки
Закипели капели над краем окна,потемнели дорожки в лесу:на деревьях весна и на крышах весна.А у Кати – весна на носу!Мне веснушкиу Катюшкиневозможно
сосчитать!Раз веснушка,два веснушка,три веснушка,четыре… пять!Перед зеркалом Катя сидит полчаса,трёт и моет веснушчатый носи завидует носу лохматого пса,на весну обижаясь до слез.А отец у Катюши полярником был.Он к далёкой зимовке своейна большом ледоколе два месяца плыл,он по льдинам за белым медведем ходили не раз нападал на моржей.Звал он Катю в далёкие эти места,где метёт месяцами пурга,где полгода над домом стоит темнота,и весною не тают снега.И однажды сказала Катюша моя,что веснушки исчезнуть должны,и поехала с мамой в такие края,где совсем не бывает весны!Письма с Севера ходят по много недель,я читаю лохматому псу:там полярная ночь, там и в мае метель,а у Кати – весна на носу!Мне веснушкиу Катюшкиневозможно сосчитать!Раз веснушка,два веснушка,три веснушка, четыре… пять!1954
Подскажи словечко
Работницам Сталинградского тракторного завода Тамаре Бородиной и Алле Смирновой
Много песен есть хорошихо моей родной стране —о дождях и о порошах,о зиме и о весне.То душевнее, то строже,льются разные, звеня…А какая мне дороже,вы спросите у меня!«Ах, Волга-речка,не боли, сердечко,не боли, сердечко,подскажи словечко!»Мне словечко подсказали,намекнули, помоглии от камерной печалиэтой песней увели.Увели к песчаным косам,к людям силы и добра,к тем гудкам звонкоголосым,запевающим с утра.Исчезает тишь да гладь…Ах, Волга-речка,как спасибо не сказатьза твоё словечко!И, быть может, песня этапотому и хороша,что особо в ней воспетанаша волжская душа…Вот и март приходит снова,и на Тракторном – весна!И опять поёт Смирнова,вторит ей Бородина…Встречу вешнюю зарю.Ах, Волга-речка,я тебя благодарюза твоё словечко.1954
Дети Сталинграда
Это здесь была война когда-то.Бой гремел у каждого двора.…Улицами города-солдатас шумом пробегает детвора.Новые дома, а с ними рядом —кирпичи обугленной стены.Родились ребята в сорок пятоми уже не видели войны.Им о ней рассказывают дедыи отцы – строители Рынка,и большой экран кино «Победа»старым кинофильмом «Сын полка».Гаснет свет, и жадными глазамиребятишки в прошлое глядят.А оно проходит в темном залешагом наступающих солдат,грохотом далёкого снаряда,немудрёной песенкой бойца,силой правды, славой Сталинграда,орденом и ранами отца.…Все мальчишки нашего кварталав этот вечер спорят о кино.Им, как говорится, дела мало,что давно на улице темно.Их сзывают матери с балконоввековечным криком:«Спать пора!..»Где-то у истоков Волго-Донапритаилось солнце до утра.Белые акации из садаподошли к открытому окну…Крепко спится детям Сталинграда,лишь в «Победе» видевшим войну.1955
Перекрёсток
На самом шумном перекрёстке,у входа в город Сталинград,стоят каштаны и берёзкии ели стройные стоят.Как ни ищи – ты их не встретишьв лесах заволжской стороны,и, говорят, деревья этииздалека принесены.А было так: война когда-тобыла на волжском берегу.На перекрёстке три солдатасидели рядом на снегу.Стоял январь. И ветер хлёсткийпозёмку в кольца завивал.Горел костер на перекрёстке —солдатам руки согревал.Что будет бой – солдаты знали.И перед боем с полчасаони, наверно, вспоминалисвои далекие леса.Потом был бой… И три солдатанавек остались на снегу.Но перекрёсток Сталинградаони не отдали врагу.И вот теперь на перекрёстке,на месте гибели солдат,стоят каштаны и берёзки,и ели стройные стоят.Шумят нездешними листами,дождём умытые с утра,и обжигают нашу памятьогнём солдатского костра.1955
Варя
Шуршали сухо листья на бульваре,хрустел ледок октябрьских стылых луж.К моей соседке, молчаливой Варе,осенним утром возвратился муж.Не так, как возвращались в сорок пятоммужья-солдаты с той, большой войны.Он постучался тихо, виновато,оставив дом своей второй жены.А Варя руки фартуком обтёрла,входную дверь спокойно отперла.Увидела. Ладонью сжала горлои в комнату не сразу провела.Потом она поплакала немножко,сказала:– Что ж, что было, то прошло…И вот сейчас у них звенит гармошкаи звякает гранёное стекло.И Варя, вся одетая в обновки,покинувшие днище сундука,гремит листами газовой духовкии торопливо жарит судака.…А я считала, что у Вари – сила,за то, что, боль и горечь затая,она однажды в жизни не простилатого, что столько раз прощала я!И мне казалось: всё не так, как надо,и гости торжествуют ни к чему,и Варя не забыла и не рада,и этот пир горой не потому,что вот вернулся он, отец ребятами ей самой родной и дорогой.А потому, что он давно когда-тоушёл от Вари к женщине другой.Я всё ждала, что Варя гордо встанет,по-царски сложит руки на груди,сверкнёт глазами, прямо в душу глянети, как чужому, скажет: – Уходи!Но Варя всё сидела с мужем рядом,на всех смотрела просто и светло,таким спокойным, всё простившим взглядом,как будто впрямь: что было – то прошло.И танцевала, стулья раздвигая,как
будто и не плакала она,как в этот вечер плачет та, другая,вторая надоевшая жена.Как будто за окном не воет ветер,ломая молодые деревца…А у неё, у той, остались дети,как Варины когда-то, без отца.А он – отец – сидит спиной к комоду,с гостями шутит, чокается, ест.И Варя, может, год или полгодаему на этот раз не надоест.Она по старой, памятной привычке,худой носок натянет на грибок,а под подушку мужа сунет спичкии папирос дешёвых коробок.Припомнит всё, что было дорогогов те давние счастливые года.И всем вокруг покажется, что сновав семье у Вари – счастье, как тогда.И муж решит: «Забыла про обиду!Привычка! Что ж, она у всех в крови…»А Варя просто не покажет виду,что в этом доме больше нет любви.Не знаю, может быть, она вернётся,любовь, которой Варя так ждала.Не потому ли радостно поётсяу праздничного шумного стола?И кто-то, криком песню заглушая,какой-то тост провозглашает вновь…И Варя долго пляшет, провожаясвою большую первую любовь.1955
Юрка
А. Н. Котляровой
Дверь подъезда распахнулась строго,Не спеша захлопнулась опять…И стоит у школьного порогаЮркина заплаканная мать.До дому дойдёт, платок развяжет,оглядится медленно вокруг.И куда пойдёт? Кому расскажет?Юрка отбивается от рук.…Телогрейка, стеганые бурки,хлеб не вволю, сахар не всегда —это всё, что было детством Юркив трудные военные года.Мать приходит за полночь с завода.Спрятан ключ в углу дровяника.Юрка лез на камень возле входа,чтобы дотянуться до замка.И один в нетопленой квартиредолго молча делал самопал,на ночь ел картошину в мундире,не дождавшись мамы, засыпал…Человека в кожаной тужуркепривела к ним мама как-то рази спросила, глядя мимо Юрки:– Хочешь, дядя будет жить у нас?По щеке тихонько потрепала,провела ладонью по плечу…Юрка хлопнул пробкой самопалаи сказал, заплакав: – Не хочу.В тот же вечер, возвратясь из загса,отчим снял калоши не спеша,посмотрел на Юрку, бросил: – Плакса! —больно щелкнув по лбу малыша.То ли сын запомнил эту фразу,то ли просто так, наперекор,только слез у мальчика ни разудаже мать не видела с тех пор.Но с тех пор всё чаще и суровей,только отчим спустится с крыльца,Юрка, сдвинув тоненькие брови,спрашивал у мамы про отца.Был убит в боях под СталинградомЮркин папа, гвардии солдат.Юрка слушал маму, стоя рядом,и просил: – Поедем в Сталинград!..Так и жили. Мать ушла с работы.Юрка вдруг заметил у неёновые сверкающие боты,розовое тонкое бельё.Вот она у зеркала большогопримеряет байковый халат.Юрка глянул. Не сказал ни слова.Перестал проситься в Сталинград.Только стал и скрытней, и неслышней.Отчим злился и кричал на мать.Так оно и вышло: третий – лишний.Кто был лишним? Трудно разобрать!…Годы шли. От корки и до коркиЮрка книги толстые читал,приносил и тройки, и пятерки,и о дальних плаваньях мечтал.Годы шли… И в курточке ребячьейстало тесно Юркиным плечам.Вырос и заметил: мама плачет,уходя на кухню по ночам.Мама плачет! Ей жилось несладко!Может, мама помощи ждала!..Первая решительная складкаЮркин лоб в ту ночь пересекла.Он всю ночь не спал, вертясь на койке.Утром в классе не пошёл к доске.И, чтоб не узнала мать о двойке,вырвал две страницы в дневнике.…Дверь подъезда распахнулась строго,не спеша захлопнулась опять…И стоит у школьного порогаЮркина заплаканная мать.До дому дойдёт, платок развяжет,оглядится медленно вокруг.И куда пойдёт? Кому расскажет?Юрка отбивается от рук…1955
Баба Тоня
А. М. Синельниковой
И зимой, и осенью, и летом,и сегодня так же, как вчера,к бабе Тоне ходят за советомженщины огромного двора.Я у ней бываю зачастую.Сяду тихо, прислонюсь к стене.И она хорошую, простуюжизнь свою рассказывает мне.…Далека деревня Песковатка,вся как есть засыпана песком.Дом родной – забота да нехватка,замуж выходила босиком.Всю-то жизнь трудилась, хлопотала,каждый день – с рассвета дотемна.И на всех любви её хватало,обо всём заботилась она.Баба Тоня… Это не она липо ночам, когда ребята спят,раскроив куски диагонали,шила гимнастёрки для солдат?Не её ли тёплые ладонивозрождали город Сталинград?«Антонин Михална!», «Баба Тоня…» —это не о ней ли говорят?На экранах, в книгах и на сцене —знаменитых женщин имена.Только кто заметит и оценитто, что в жизни сделала она?Шьёт внучатам кофточки из байки,моет пол да стряпает обед…Тихая судьба домохозяйки,ничего особенного нет.1955
«А боль пришла негаданно, нежданно…»
А боль пришла негаданно, нежданно,словно ударил трус из-за угла:на самом дне большого чемоданая спрятанную карточку нашла.Засунул под газету осторожно,под смятый ворох грязного белья, —ты постарался сделать всё, что можно,лишь только с ней не встретилась бы я!В глаза ей, что ли, посмотреть подольше?..Да что она? Да разве дело в ней?..Я порвала сейчас гораздо больше,чем карточку любовницы твоей.Что ж! Вынесу еще одну потерю,обиду, горечь – как ни назови.Но никогда, ни разу не поверютвоим словам и книгам о любви!1956
«Справилась и с этой трудной ношей…»
Справилась и с этой трудной ношейволя непонятная моя.Вот опять о том, что ты —хороший, дочери рассказываю я.Дочка рада! Дочка смотрит в оба.Ловит слово каждое моё.Видно, ей давно хотелось, чтобыбыл отец хороший у неё.Только вдруг, как могут только дети,говорит без страха и стыда:– Если папа лучше всех на свете,почему ты грустная всегда?..То ли больно, то ли горько стало.Что я дальше ей сказать должна?Я сказала: – Просто я устала,потому что я всегда одна.Дочка брови сдвинула упрямо,на косичках дрогнули банты.Подошла ко мне. Прижалась.– Мама!Лучше всех на свете только ты.1956