Багратион
Шрифт:
И опять Кутузов все это знал. И уже подумал, что следует противопоставить этим неудобствам и какие, гораздо более важные, выгоды от них произойдут, - рассчитал и взвесил. Вот, например, Шевардинский редут. Багратион полагает, что в связи с отходом левого крыла он становится ненужным и что укреплять и оборонять его излишне. А ведь только с Шевардинского редута и возможно поддержать отступление арьергарда, когда он начнет втягиваться на позицию. Коновницын дерется как лев, но мужеству и силам его громадность неприятельских полчищ поставит предел. Того и смотри, пойдет он назад полным маршем, - тогда-то и понадобится Шевардинский редут. Следовательно, не прав князь Петр. А чтобы не горячился он, надо
– Князь мой любезный, - сказал Кутузов, - верно ты все о фланге своем говоришь. Согласен с тобой, как бы сам с собой. Карл? Где ты, Карл? Прими приказ мой. Оконечность левого Князева крыла редутами укрепить - для того людей с инструментом загодя дослать. Впереди деревеньки этой - Семеновка, что ль? - до вечера нынешнего флеши возвесть. Деревеньку укрепить не поспеем, - снять ее. Ах, князь Петр! Софизмы теоретические расширились в ремесле нашем, подобно как шарлатанство в медицине. Мы же сделаем просто. Лес за крылом твоим перегородим засеками и тем непредвиденные атаки и опасность устраним. И резервы к тебе придвинем. Слышь, Карл? Переведи, голубчик, к князю поближе пятый гвардейский корпус, гренадерскую принца Карла дивизию да третью пехотную...
Кутузов говорил, не задумываясь и не выбирая выражений, - как видно, все это не сейчас пришло ему на мысль. Толь подхватывал распоряжения и с поразительной расторопностью передавал их квартирмейстерским офицерам.
– Поняли?
– Так точно, полковник!
– Перескажите.
Только что прикомандированный к квартирмейстерской части Александр Раевский, Полчанинов и другие офицеры повторяли приказания и, повернув коней, стремглав мчались по позиции. Манера Толя требовать повторения понравилась Кутузову, - это был верный способ избежать ошибок и путаницы. Он подозвал к себе полковника и сделал знак свите отъехать.
– Карлуша! Левое крыло войск Князевых, отодвинув за лощину, сблизим мы с лесом, в коем сейчас засеки рубить начнут. Займем лес стрелками. Но не в том главное. А в том, что надобно третий пехотный корпус Тучкова вывести на левое крыло и поставить позади него, за лесом, в засаду. Когда французы пустят против князя Петра последние резервы, прикажем Тучкову скрытое войско свое двинуть во фланг им и в тыл. Тем самым от опасности князь Петр спасен будет, да и все сражение сразу вид для нас выгоднейший примет. Понял ты, Карл?
– Так точно, ваша светлость! - отвечал Толь.
По свойственной ему сметливости, он мгновенно оценил всю важность кутузовского плана: "Da ist der Hund begraben{96}! - подумал он. - Этим и судьба моя решится..." И, сняв шляпу, низко склонил голову перед фельдмаршалом.
– Понял, стало быть? - улыбаясь, еще раз спросил Кутузов. - Ну, так перескажи...
Толь вздрогнул. Что это? Слава богу, он не прапорщик!
– Да не мне перескажи и не кому еще, а князю Петру. Дело это полной дискретности требует до самого своего свершения. Ты, да я, да князь Петр. Наипаче же беречься надобно, чтобы не уведомился о нем господин начальник главного штаба моего, барон Беннигсен. На носу заруби! Но князю Петру перескажи, - от себя якобы, из бескорыстной преданности. Может, и простит тебя, яко сотрудника в наиважнейшем деле, за дорогобужскую твою грубость. Повинную голову меч не сечет!
Глава тридцать седьмая
Арьергард Коновницына держался до последней крайности. Всю ночь с двадцать третьего на двадцать четвертое августа и утром двадцать четвертого грохотали за Колоцким монастырем пушечные разговоры. И только двадцать четвертого, в обед, арьергардная кавалерия генерала Сиверса вырвалась из этого ада к бородинской позиции, неся неприятеля на плечах от самой Ельни. Отход Сиверса был поспешнее, чем требовалось. Но устоять против напора навалившейся
– Алеша! - закричал Багратион. - Скачи, душа, на редут к Горчакову! Гляди, чтоб не проспал он! Через десять минут французы будут под реданом. Все пушки на картечь! Хлестать в лицо!
Олферьев сорвался с места, хвост его коня растаял в столбе пыли.
– Ах, князь Петр, молодец! - похвалил Багратиона Кутузов. - Дельно, мой генерал! А откуда стал бы ты хлестать французов в лицо, не будь у нас в обороне Шевардинского редута? Вот тебе и не нужен стал редут!.. Но дельно, очень дельно распорядился ты!
Случилось то, что не раз случалось и раньше - в восемьсот пятом году. Вдохновение прекрасной силы слетало на Багратиона в такой момент, когда всякий другой генерал лишь растерялся бы от неожиданности. Чем труднее и безвыходнее казалось положение, тем светлее и жарче были вспышки этого могучего огня в князе Петре. Приказанием, которое Олферьев должен был передать командовавшему на редуте князю Горчакову, сразу выводился из гибельной опасности Сивере, и бой задерживался далеко впереди левого фланга. Следовательно, и фортификационные работы на нем могли продолжаться.
Французы вышли к Шевардину. Дробные перекаты ружейной трескотни ползли и ширились. Тучи черного дыма окутывали редут. Вдруг земля дрогнула, тучи вскинулись кверху, огненное кольцо опоясало шевардинские укрепления. Грянул залп, за ним другой, третий... Французы кинулись в атаку на редут. Горчаков встречал их картечью.
– Славно! - воскликнул Багратион.
– А попозже, когда у тебя на фланге возня кончится, - сказал ему Кутузов, повертывая коня и собираясь уезжать, - флеши готовы будут и войска за овраг отойдут, - тогда, князь Петр, отзови из Шевардина Горчакова. Тогда уж и впрямь холмик сей нам больше не нужен будет...
Полторы тысячи верст непрерывного отступления давали себя знать. Бой у Шевардина был жесток и упорен. Холод ночи уже лег на землю. Небо то покрывалось облаками, то очищалось от них. Багратион несколько раз посылал на редут адъютантов с приказаниями Горчакову выводить войска. Но битва не затихала. Вторая кирасирская дивизия в постоянных контратаках понесла значительный урон. Можно было бы обойтись без этой горячности. И то, что канонада продолжала реветь, а мрак ночи то и дело озарялся вспышками залповых огней, начинало волновать Багратиона. Он послал Горчакову еще одну записку: "Князь, выходи. Велю!" И два-три энергичных слова прибавил для устной передачи. Это помогло. Шевардинские пушки уняли свой грозный рев. И на французской стороне начало успокаиваться. Запылали деревни, находившиеся посреди неприятельских линий, вспыхнули тысячи лагерных костров. В Бородине догорал господский дом. Через все бородинское поле, так далеко, как только мог различить глаз, протянулась сплошная полоса пламени. На левом фланге войска составляли ружья в козлы, разводили огни и начинали варить кашицу. Багратион пошел ужинать.