Багровый прилив
Шрифт:
— Если быть честным, герцог, у меня почти нет вопросов. Интересоваться своей дальнейшей судьбой не стану — вы сами всё расскажете. — Антрагэ был уверен, что всё сказанное сегодня Мондави будет ложью, и потому не видел смысла интересоваться своим будущим. — Скажите только, отчего вы переметнулись на сторону короля? Ведь и после гибели моего сюзерена вы могли поддержать его сына, графа д’Э.
— Мог бы, но судьба юного графа д’Э решена — и решил её ваш покойный сюзерен. Он не пожелал сделать последний шаг. Останься он в Эпинале, коронуй его коадъютор, принявший обязанности вместо бежавшего кардинала, вот тогда он не потерял бы поддержку многих союзников.
— И кто же позаботится о его благоразумии? Д’Эпернон или кто другой из своры убийц?
— Отнюдь. Это вызвался сделать граф де Кревкёр, проявивший отменное благоразумие.
— От меня вы его решили не ждать, — скривил губы в сардонической ухмылке Антрагэ. — Вот только не возьму в толк, отчего вы не выдали меня д’Эпернону? Зачем было меня спасать и везти сюда?
— Для человека, у которого нет вопросов, вы задали уже довольно много. — Шутка, если это и в самом деле была шутка, произнесённая обычным тоном Мондави, могла вполне сойти за оскорбление. — Однако я отвечу, раз обещал. Я не желаю вам смерти, барон. Вы натворили бы глупостей, если бы остались в Водачче. Однако в скором времени, думаю, вы сможете вернуться на Родину. Что бы ни говорил д’Эпернон, вас нельзя назвать мятежником или врагом короля. Во время мятежа вы находились далеко от Эпиналя и Адранды, так что ничем, по сути, не отличаетесь от меня или графа де Кревкёра.
— При условии, что я проявлю благоразумие, как и вы.
— Благоразумие вообще весьма полезная черта характера. Часто позволяет остаться в живых.
— Не его ли проявил мой сюзерен, когда не стал надевать корону?
— Когда затевается дело таких масштабов, о благоразумии надо забывать, отбросив его, ибо тогда оно может стоить жизни. И судьба герцога Фиарийского тому самый яркий пример.
Не желая продолжать неприятный ему разговор о судьбе покойного сюзерена, Антрагэ поднялся на ноги. Он прошёлся по гостиной и снял с каминной полки небольшую фигурку, вырезанную из кости.
— Я заметил, у вас в поместье нет трофеев на стенах, что странно для охотничьего домика, зато много украшений из кости.
— Не терплю всех этих голов на стенах и шкур на полу, — отмахнулся Мондави. — В них заводятся паразиты. Всё должно идти в дело. Мясо идёт на стол, если зверь достаточно благороден, внутренности — псам, шкуру берут егеря, а из костей получаются такие вот поделки и украшения. Ничего не пропадает зря.
— Вижу, кроме благоразумия, вы одарены ещё и добродетелью бережливости.
— Иначе не стал бы сначала торговым князем, а после герцогом. Вы упорно не желаете интересоваться будущим, барон. Не находите, что это упорство заслуживает лучшего применения?
— Так поведайте мне, — усмехнулся Антрагэ, снова садясь за стол и салютуя герцогу бокалом. — Считайте, что я сгораю от любопытства, просто не хочу демонстрировать его.
— Завтра я, раз уж приехал сюда, хочу поохотиться и надеюсь, вы составите мне компанию.
— Конечно, — кивнул Антрагэ, делая глоток вина. — Ваши егеря наотрез отказывались поднимать зверя, пока вас нет. А конные прогулки в их компании мне надоели.
— Охочусь в моих угодьях только я и мои гости, но опять же только вместе со мной. Егеря знают об этом и неукоснительно выполняют мой приказ. Однако завтра мы с вами насладимся охотой.
— Не хочу знать, на какого зверя, — Антрагэ налил себе ещё вина, — люблю сюрпризы. А что будет после охоты?
— Мы отправимся в Кьезо или Ажитационне, где вы сможете пожить некоторое время в обществе, более привычном вам. Когда же всё на Родине у вас успокоится, вы вернётесь домой.
— Вот только что я там застану, герцог? Мне кажется, Адранда и Эпиналь, какими я их знал, сгинули навсегда. И кстати, отчего Кьезо и Ажитационне, почему не Водачче?
— К сожалению, Водачче королевским указом объявлен вольным городом, он не входит в моё герцогство, и там правит граф из многочисленной родни герцога д’Эпернона.
Судя по ноткам недовольства, проявившимся-таки в ровном тоне Мондави, этот факт приводил его практически в ярость.
— Видимо, там не рады видеть ни меня, ни вас, — не удержался от шпильки Антрагэ. — Жаль, ведь столько ваших усилий пошло прахом.
— Не всё сразу, — сумел вернуть тону прежнее равнодушие герцог. — Родня д’Эпернона удивительно жадна и вряд ли уживётся в Водачче. Они считают, что оттуда можно качать золото, но это не так. Деньги там должны крутиться, лишь при таком условии часть их оседает в кошельке. Родня д’Эпернона этого не понимает, что и станет причиной их краха.
— За крах д’Эпернона и всей его родни! — поднял тост Антрагэ, и Мондави поддержал его.
Разговор на этом сошёл на нет, и первым откланялся де Фуа, без того просидевший весь обед, не сказав и десятка слов.
— Знаете, — сказал Антрагэ, когда за его бывшим телохранителем закрылась дверь, — в охотах я больше всего не люблю ранние подъёмы, но они — неизбежное зло. Поэтому сегодня лягу спать пораньше.
И он откланялся, оставив Мондави в одиночестве. Герцог, по всей видимости, ничего против этого не имел.
Говоря, что не любит ранних подъёмов, Антрагэ ничуть не кривил душой. Он чувствовал себя не в своей тарелке, если ему приходилось вставать раньше пары часов до полудня. Эпиналь жил по большей части вечерней и ночной жизнью — приёмы, балы и маскарады, всё начиналось в столице Адранды ближе к заходу солнца и завершалось далеко за полночь, а то и ближе к восходу солнца. Тильон, чтобы не прослыть глухой провинцией, не отставал в этом от Эпиналя, да и в Водачче аристократы и богатые купцы также предпочитали устраивать мероприятия вечерами. Так что у Антрагэ утро ассоциировалось скорее с возвращением домой после шумной пирушки, и лишь охоты стали исключением из этого правила.
Однако как всякий настоящий адрандский дворянин и мужчина, Антрагэ был страстным охотником. И лишь ради этого своего увлечения он готов был подниматься ни свет ни заря. Правда, сегодня не тот день, когда он получил бы удовольствие от охоты, а потому барон пребывал в мрачном настроении. Слуги помогли ему одеться в перешитый местными умелицами охотничий костюм Мондави, благо тот, как и сам Антрагэ, был стройного телосложения, хотя и выше ростом. Рубашек же барону нашили здесь предостаточно, словно здесь, в глуши, где-то скрывалась целая ткацкая мануфактура. А может, так оно и было, ведь Антрагэ не давали так уж сильно отдаляться от поместья, и он не представлял, что вообще есть в округе. Откуда-то брались овощи, свежее мясо, молоко, и вообще всё то, что нужно поварам для их работы. Об этом он никогда не задумывался, равно как и о происхождении льна для многочисленных сшитых для него в поместье рубашек, нижних панталон с чулками и всего прочего.