Багряный декаданс
Шрифт:
— Что же делать? — запустила я пальцы в волосы, бестолково затоптавшись на месте. Ничего умного в голову не приходило. Дверь подпереть было просто нечем, а других вариантов изолироваться я просто не видела.
— Ладно, — вздохнула я и потрясла руками в воздухе, пытаясь успокоиться. — Быстро помоюсь и вновь оденусь.
Решив так и сделать, я полезла в таз. Спрятавшись за бортиками, сбросила с себя остатки одежды, а после, вытянув руку, нащупала пальцами ковшик и зачерпнула воды.
— Средневековье какое-то, — бормотала я, обливая себя чуть теплой водой и вновь окуная ковшик в бочку, — неужели здесь никто не смог додуматься до душа?
Тихонько возмущаясь себе под нос, я намочила кожу и вдруг задумалась:
— А чем намыливаться? Здесь вообще используют что-нибудь такое?
Встав на цыпочки, выглянула наружу — сначала с одной стороны тазика, так сказать, тыльной, потом с другой. И в самом темном углу, за краем каменного возвышения увидела кучку чего-то серого. Пришлось постараться, чтобы дотянуться до неё не выбираясь из деревянной плошки, сквозь щели в которой уже начала просачиваться вода.
— Что это? — спросила я вслух, ухватившись пальцами за небольшой квадратик чего-то. Поднесла к глазам, рассматривая. Квадратик больше напоминал кусок грязного воска, но поднеся к носу, я уловила знакомый запах. Пахло… земляникой!
В качестве эксперимента положила квадратик на ладонь и провела по мокрой коже предплечья.
— Это мыло! — с удивлением осознала я, рассматривая мыльную дорожку на руке. — Удивительно!
И живенько начала намыливаться. Желоб вновь поехал вниз, на камни полилась вода, послышалось раздраженное шипение и комнату заполнил пар. Не прошло и минуты, как скрип повторился, конструкция еще раз накренилась, раздался уже знакомый звук испаряемой жидкости и в воздух выдохнуло новую порцию плотного марева.
И так несколько раз.
— Что-то он зачастил, — с удивлением пробормотала я, подхватывая ковшик и пытаясь наощупь окунуть его в бочку. Комната плавала в жемчужном тумане, и я почти ничего не видела. Ощущение было как будто меня сунули внутрь облака.
Уже заканчивая, я вдруг услышала звук… словно кто-то медленно-медленно открыл дверь, стараясь сделать это предельно бесшумно.
Закусив губу, застыла, вцепившись в ручку ковшика и напряженно всматриваясь в сторону входа, пытаясь разглядеть хоть что-то.
И едва не заорала, когда тишину рассекло дребезжание металла и зашумела вода на раскаленной каменной пирамидке.
Схватившись за сердце, я оперлась рукой о бортик, попытавшись привести в норму перехватившее от испуга дыхание, наблюдая за поднимающимся от пола к потолку паром, похожим на сгущенное молоко.
По ногам сквозь щели в тазу потянуло сквозняком. Я вспомнила, что так и не смогла придумать, как зафиксировать дверь.
И забеспокоилась.
А вдруг кто-то действительно вошел, а тут я… голышом и из оружия только деревянный ковшик?
Решив, что в срочном порядке нужно отсюда выбираться, я потянулась к вороху белой ткани. Встряхнула плотное, но мягкое, похожее на хлопок полотно в воздухе и накинула на плечи, замотавшись в него на манер древнегреческого хитона.
Аккуратно перенеся через бортик сперва одну ногу, потому другую, я ступила голыми ступнями на пол, застеленный каменными плитами и потянулась к оставленному ковшику, решив на всякий случай взять его с собой…
…он вылетел на меня внезапно, но практически бесшумно.
Глава 4
Грубые шершавые пальцы схватили за шею, сдавив так, что я услышала хруст собственной трахеи. Боль, шок и ужас от отсутствие воздуха сковали и тело, и сознание.
Я замерла, сжалась, пытаясь лишь хватать ртом воздух. Мозг отказывался верить в реальность насилия. В то, что это происходило здесь и сейчас.
Со мной.
И я ничего не могла сделать… не могла ему помешать.
Потому что я была слабая. Я была жертвой. А он видел цель и не видел препятствий, стискивая свои руки вокруг моей шеи все сильнее. И наслаждаясь моей беспомощностью.
Не знаю, сколько прошло времени. Может быть пара секунд, хотя по ощущениям целая вечность, наполненная страхом, отчаянием и болью. Но переборов накатившую тьму, я осознала, что лежу на полу.
А он навалился сверху, тяжело и мокро дыша мне в ухо, прижавшись щекой к моей щеке.
Одна его рука продолжала стискивать мою шею, вдавливая ладонь в её основание, а другая шарила по телу, яростно срывая ткань.
— Нет! — вырвался из горла надсадный хрип. Легкие будто горели огнем, сердце заходилось в лихорадке, а глаза выпучились настолько, что, казалось, еще чуть-чуть, и они выскочат из глазниц, как пробки из шампанского.
Оцепенение резко схлынуло, будто волна сошла, и я поняла, что могу не только лежать, вцепляясь в мужские запястья, но и сопротивляться.
И рванулась изо всех сил. Попыталась отодрать от себя беспощадную руку, которая, кажется, решила положить конец моему существованию, но возможности были не то, что не равны. Мои шансы на спасение таяли с каждой секундой, с каждым не сделанным вздохом.
Кратковременная борьба грозила закончиться истерикой.
«Демоны были правы, — промелькнула спонтанная мысль. — Одной мне не выжить…».
Перед внутренним взором возник Сатус. Он был призрачным, похожим на привидение, серьезным и очень бледным. Брови сведены, а во взгляде сквозил укор. Он словно бы говорил: «Ну что ж ты такая бестолковая! Постоянно нуждаешься в спасении! Почему ты такая слабая?».
— Не сопротивляйся! — рявкнул Амир, одной рукой рвущий на себе рубашку. Лицо его было перекошено и искажено. Настолько, что в первое мгновение я предположила, что это его злобный брат-близнец. — Маленькая шлюшка! Думаешь, я тебе поверил! Поверил, что ты оказалась здесь случайно! Ты у меня сейчас за все получишь!