Бах
Шрифт:
Этот несчастный сын Баха стал героем легенд. К XIX веку его почему-то стали называть Давидом, хотя ни у Иоганна Себастьяна, ни у его ближайших родственников не было сыновей с таким именем. Даже известный музыкальный писатель и редактор лейпцигской музыкальной газеты И.Ф. Рохлиц писал о слезах, которые вызывал у великого Баха сын Давид, «фантазируя на клавире, в особой, свойственной ему манере».
После смерти отца Готфрид жил в семье Иоганна Христофа Альтниколя, мужа своей сестры Елизаветы Фредерики
А остальные дети Анны Магдалены?
Кто-то из них ушел в трехлетнем возрасте, кто-то — в восьмилетием, кто-то не прожил и года. Но за жизнь каждого ребенка боролись, насколько это позволяла медицина XVIII века. Лекарь часто приходил в дом Бахов. А уж с наступлением промозглой осени, вероятно, и вовсе поселялся там. Малыши визжали при виде склянок с горькими лекарственными порошками, плакали от боли и жара по ночам, кашляли и чихали. А когда выздоравливали — шума становилось еще больше. Разве дети могут сидеть тихо?
Как Анна Магдалена ухитрялась создавать своему супругу условия для работы? А еще играть пьесы, написанные им? Продолжать занятия вокалом? Она ведь оставалась в профессиональной певческой форме. В 1729 году ее голос прозвучал на похоронах князя Леопольда, о чем говорит имя, вписанное в платежную ведомость рядом с именем Вильгельма Фридемана Баха.
Она слушала сочинения Иоганна Себастьяна в церкви, но хорошо знала их еще до премьеры, поскольку работала у своего мужа секретарем и переписчиком. Ее рука переписала для него невообразимую гору нот. За четверть века подобной работы почерк Анны Магдалены приобрел удивительную схожесть с почерком супруга…
Баховеды относятся ко второй жене композитора со вниманием. Существует даже книга, написанная как бы от ее имени, — «Хроника жизни Иоганна Себастьяна Баха, составленная его вдовой Анной Магдаленой Бах».
Обычно эту женщину называют «хорошей женой» и «тенью своего мужа». Также с некоторым сожалением пишут о ее вокальной карьере, сожженной на жертвеннике семейного очага.
Мне думается, она ничего не сжигала и вовсе не отказывалась от музыки в пользу семьи. Для настоящего музыканта такой отказ чреват серьезными духовными кризисами. Она являлась профессионалом, а вовсе не музицирующей барышней, имя которым — легион. Ей удалось стать придворной певицей во времена, крайне неблагоприятные для женского вокала, а особенно — для вокалисток из Германии. Тогда, за редким исключением, могли рассчитывать на успех лишь певицы-итальянки. Но Анне Магдалене все же удалось «пробиться».
Что же произошло после замужества? Бах вовсе не запрещал жене участвовать в концертах. Более того, он постоянно занимался ее музыкальным развитием. Как-то это не вяжется с образом грозного главы семейства: «Молчи, женщина, твое место у плиты».
Возможно, ей стало «не до музыки». Легко предположить
Семья Бах предпочитала нанимать нянь, а не нотных переписчиков. Так оказывалось выгоднее? Навряд ли. Ведь к услугам Иоганна Себастьяна в Лейпциге всегда имелись дармовые силы — ученики и старшие сыновья.
Легче предположить, что Анна Магдалена получала таким образом профессиональную реализацию. Вдруг она, одна из очень немногих, смогла разгадать истинную ценность музыки своего супруга? Тогда занятия ЕГО музыкой добавляли к ее самооценке гораздо больше, чем все концерты, вместе взятые.
Мне думается, именно успешной профессиональной реализацией можно объяснить, почему, имея столько детей, Анна Магдалена окончила свои дни в богадельне. Даже слабоумный Готфрид оказался пристроенным в семью мужа сестры, а она — нет. Возможно, верная подруга гения уделяла его музыке слишком много внимания, забывая о детях, и те, повзрослев, отплатили ей за это.
Иначе трудно понять, как могли вполне приличные и обеспеченные люди оставить в беде даже мачеху, не говоря уже о родной матери.
Представим себе один из дней ее пока еще счастливой жизни. Один из дней 1725 года.
Звуки музыкальных инструментов, доносящиеся из каждой комнаты. Запахи с кухни. Беготня и визг. Белокурая женщина с уставшим лицом сидит за столом. Перед ней — исписанные партитурные листы. Рядом со столом — колыбель, которую она качает ногой, не отрываясь от работы. Там Готфрид, Он еще слишком мал, чтобы обнаружить свой душевный недуг, но характер имеет неспокойный. Вот и сейчас плачет, все громче, а успокаивается только на руках у матери, но у нее нет возможности заняться ребенком.
Она «слушает» глазами очередную кантату, перенося уже знакомые фрагменты на чистый лист. Вот мелькнула риторическая фигура, о которой муж говорил недавно. В нисходящих пассажах Анне Магдалене видится Спаситель, спускающийся к людям с горних высот. Как заманчиво погрузиться в Священное Писание, пересказанное нотами, но плач нарастает, а партии необходимо раздать исполнителям сегодня вечером. Женщина достает дитя из колыбели. Кладет его на левую руку, с трудом находит немного более удобную позу и продолжает покрывать листы уверенной разборчивой скорописью.
Решительным шагом входит глава семейства.
— Анхен…
— Вот, заснул, — торопливым шепотом сообщает она, указывая взглядом на младенца, — теперь наверняка успею. — Снова берется за перо, но, не удержавшись, говорит: — Ты, как всегда, прав. Catabasis получился такой величественный!
Супруг довольно улыбается:
— Будем надеяться, органист изобразит его со всей отчетливостью. Ты ничего не забыла?
Она испуганно оглядывается. Разве он просил переписать еще что-нибудь, прежде кантаты?