Бахтале-зурале! Цыгане, которых мы не знаем
Шрифт:
Теперь она испаряется. Не та община… Та, которая есть сегодня, способна оправдать надежду не больше, чем динозавр в ледниковый период. Ее всю изгрызли мелкие распри, зависть, обидки. Вы бы посмотрели, с каким энтузиазмом котляры готовы клепать друг на друга (естественно, за глаза) — мол, они все плохие, один я тут хороший, верь только мне! Никому нельзя не верить!
В бесснежном ноябре 2009-го горинский табор утопает в грязи — пройти, не запачкавшись, можно только на ходулях.
— Вы бы хоть скинулись — асфальт положили, — говорю я Гоге.
— Так две беды у нас — самые древние…
Вот и Гога грустный. Устал он от своих. Устал спорить, убеждать, доказывать им. Сходка — галдеж. Лишь бы пошуметь, лишь бы что-нибудь ляпнуть, а подумать, взвесить — кому это надо?
В кумпании — свадьба.
Бахтале-зурале, ай-нанэ-нанэ, чигидоп-чигидоп. Но как-то бездарно. То ли обленились, то ли еще никто не разгулялся. На русских свадьбах разнообразнее.
Когда Гога вручил молодой семье положенный подарок, мы сбежали к нему.
— Вот раньше были свадьбы — ты бы не ушел. И я бы не ушел, — резюмирует Гога. У него перед домом стоит «тойота» — недавняя покупка. Подходит младший внук — ему четыре года, говорит с претензией:
— Ты почему ее в гараж не поставил?
— А какая разница?
— Дети поцарапают.
Смышленый мальчишка!
В таборе много способных детей — общительных, веселых, любознательных, резвых. Но хода им нету. Они вырастают в ограниченных взрослых. С кругозором для бедных. Есть сообразительные, но эта мгновенная сообразительность никуда не ведет, она остается в очень узких рамках.
Раньше котляров вели обычаи. Традиция, как схема, как вешки в болоте, направляла на то, чтобы лучше наладить совместный быт. Конечно, и здесь проявлялись издержки. В таборе не было места особенным. Сейчас стало модно, да и психологи как один советуют «быть самим собой». У цыган стояла другая установка: «Будь таким, каким принято быть, каким должен быть настоящий цыган». И стандарт был четкий, а теперь разброд. Много выпивают, пьяные танцуют, так что наутро самим стыдно слушать рассказы об этом, но не поддадутся — стыда не признают, будут матереть. Старики на них ворчат: молодежь неблагодарная, занимает на праздниках лучшие места, а когда черед подарки дарить — их и след простыл, все сожрали и выпили.
Вот вам и община.
Все настораживает — в таборе даже молодые девчонки стали выпивать. А раньше «только свекруха гуляет, сноха сидит дома». Для замужней женщины считалось некультурным пройти перед мужчиной, перед стариком: если прошла — сразу извинялась. Сейчас не извиняются!
И все же окончательно разбежаться в стороны котляры не могут, никак не решатся, хотя в выживании общины как целостной сплоченной структуры большой заинтересованности никто не выражает. Неписаная котлярская конституция многих тяготит. Долго ли ей осталось? В кумпаниях все чаще правит не сходка — правит эгоизм. А раньше говорили: «Без людей и мы не люди». Как это складно! И как мне это нравилось! Табор ведь по сути отдельная система с круговой порукой: плохим быть нельзя. В грязь лицом ударишь — долго будут помнить, никуда не денешься. Поэтому — строго, живи, как люди, веди себя по-человечески. Не можешь — уходи! Не хочешь — уходи! Зачем нам в таборе паршивые овцы?! Это держало людей в узде. В них развивались лучшие качества, добрые чувства.
Здоровая традиция, пока она не стала предрассудком, действует двояко. Ограниченных людей она еще больше загоняет в рамки и ограничивает, как любая схема, а одаренных и развитых, напротив, выводит на простор самостоятельных и честных суждений. Для слабых людей устои и порядок часто превращаются в смирительную рубашку, но это и к лучшему, если человек действительно глуп, традиция ставит его на место; но человек умный и сильный, независимо мыслящий, использует традицию как трамплин — он ее развивает дальше, пользуясь теми инструментами и средствами, которыми она его вооружила. Он грызет жизнь зубами традиции. Ему она дает, других предохраняет. Слабым она сторож, сильным — помощник.
Я спросил у Груши (ему к полтиннику), сильно ли изменился цыганский закон по сравнению с тем, который действовал лет тридцать назад.
— В больших таборах не изменился, а в маленьких — семей по пять, по шесть — из этих уходит.
Я, впрочем, думаю, что причины и следствия здесь обратные. Уходят обычаи не потому, что табор маленький, а табор стал маленький, потому что обычаи в нем были некрепки. А большие таборы остались большие, потому что устои в них были прочнее. Но симптомы болезни ощущаются и в них. Разложение приходит сюда извне, начинаясь с мужчин, которые приносят новый образ мышления — беззаконный, циничный; жена глядит на мужа, а дети принимают все за чистую монету. Но не все то золото, что блестит!
Они сами признаются: «Цыгане в обществе, как раковая опухоль!»
В один из котлярских таборов в Иваново проникли наркотики (от русских цыган). Раньше бы сходка не потерпела — погнала бы в шею, а теперь — покрывают, зло перевешивает, значит, есть в нем сила. И котляры готовы ее признать, признать это зло (наркоторговлю). Старинные порядки в настоящее время скорее ритуал, голая видимость, словесные формулы, чем костяк мировоззрения.
Книжка моя получилась в основном из светлых картинок лишь потому, что я ездил в семьи, где было принято быть хорошим. Соответственно, и общался я не с цыганской гопотой, а с людьми, которые были мне ближе, обгоняли своих.
Но не все ведь такие. Дури хватает, слабых мест — довольно. Последняя афера, в которой отметились наши котляры, — это продажа именных сертификатов «материнского капитала», сумма там порядочная — 365 000 рублей, но на руки деньги получить нельзя — их можно обналичить покупкой недвижимости, причем лишь с рассрочкой на несколько лет, то есть ипотекой. А цыганам же некогда! Они и продают свои сертификаты за 50 000 рублей, но с немедленной выплатой, хотя самое логичное в их положении — проявить терпение и законопослушность (раз в кои-то веки правительство расщедрилось!), потом, к примеру, вскладчину выкупить квартиру, а дальше как угодно: не хотите жить в квартире — продайте ее! Но когда все это будет? Будущего нет. Дальше завтрашнего дня котляры не видят! И, влипая в махинации (что, кстати, ненадежно, потому что покупатели именных сертификатов такие же жулики!), крадут сами у себя! Но кто-то им дунул, и они все по ветру! Ногами по граблям!
Мой личный прогноз — таборам грозит расслоение по принципу: черные к черным, а белые к белым. Благополучные к благополучным, дурные к дурным. Естественный отбор. Я знаю очень достойные семьи, где детей воспитывают, как надо, как правильно — в добре, любви и благодарности окружающему миру за то, что он есть, что в нем столько красок, что он такой славный. Разве могут люди с подобным наследием, самоощущением ужиться рядом с завзятыми делягами, прохвостами, шушерой, чья философия: «Пускай весь свет мною недоволен — зато я доволен!»? Размежевания не миновать. Сама жизнь разведет — она это умеет. Одних ждет вырождение и криминализация, полный распад традиционных устоев и понятия о чести. Других — цивилизация и… обрусение. Иными словами, куда ни кинь, а цыганский строй в любом варианте грозит исчезнуть. Сумеют ли котляры вырулить между Сциллой и Харибдой? Оптимизм вселяет лишь то обстоятельство, что полторы тысячи лет им это удавалось. Они себя как-то сохраняли. Остался ли запал, силы, умение? И остался ли смысл им держать оборону — жить по-цыгански, а не как все люди? Даже Амазонка течет, течет, но впадает в океан — и нет Амазонки!
Поэтому так важно здесь зафиксировать такие моменты цыганского сознания, которые я застал неиспорченными, вне трансформации.
Главная ценность для котляров — семья. В детях они видят свое продолжение. «У нас такой обычай: у кого детей много, тот богатый человек. Это его жизнь, это его радость», — рассказывает Греко. У них с Лизой 12 детей. Они уже выросли, у каждого свои пошли цыганята — по пять, по шесть. Вот и посчитайте, сколько у Греко внуков!
Вторая заповедь — почет старикам. Это исстари в цыганах. Поэтому многие еще с первой молодости, чтобы казаться солиднее, отпускали бороды, не брили усы.