Бахтале-зурале! Цыгане, которых мы не знаем
Шрифт:
— У нас со стариками говорить — благо. Приходят ко мне в праздник правнуки, внуки. Спасибо, говорят, что вы с нами говорили, что вы счастья нам пожелали! — делится со мной пожилая цыганка.
Молодой цыган кивает:
— Мы все хотим быть похожими на деда!
А что самое ценное может передать отец сыну или дед внуку? Свой взгляд на вещи, свое понятие о нравственном и безнравственном, подлинном и ложном. Русские это уже потеряли. Благодаря взвинченному темпу современной жизни каждое новое поколение вынуждено самостоятельно придумывать для себя ориентиры, а у котляров еще сохраняется ясная и древняя иерархия ценностей: сверху — Господь, а под ним ходят люди, и каждый живет перед Богом и людьми, ничего не скроешь, проштрафился — плати. Береги честь смолоду — это для котляров не пустые слова.
Подобная стройность мировоззрения — один из признаков аристократизма. Она была присуща и русским дворянам, которые так же старались «жить по правде», как требует Правда, а не случай, эмоция, близорукий резон. Но Правду попрали. Вместо нее современное общество нам предлагает лишь какие-то атомы, быстрые выгоды, пустые развлеченья, в мельтешеньи которых чертовски сложно разглядеть Вечность, Синее Море, Золотой Песок.
И вот эта Правда утекает из табора. Старики не слепы и с осуждением принимают то, что происходит вокруг них, беспокоясь, какими же вырастут их дети.
Привожу характерные примеры суждений на тему этики:
«Раньше люди по-человечески друг к другу относились, а теперь что за человек пошел? В Бога он не верит, в людей не верит!.. В кого ж он верит?! Гнилой орех!»
«Политики — жулики. Воруют у народа деньги и народ заставляют идти воровать, убивать… Еще эти взрывы, заложники, терроризм! Зачем все это?»
«По телевизору позор показывают! Мы были в ГДР, давно это было, пришли в кинотеатр. Смотрим — девушка плачет. Я ее спрашиваю: “Чего ты плачешь?” Она говорит: “Приехала за тридцать километров из деревни на фильм, а он только с восемнадцати лет! Меня не пускают!” — “Погоди. Не плачь. Что-нибудь придумаем!” А я был с товарищем. У нас тогда носили длинные плащи — красивые, широкие. Мы девушку в них спрятали и прошли мимо кассы! Потом весь фильм так и смотрели втроем на двух стульях! А что там было для молодежи нельзя смотреть? Невинный поцелуй! А сейчас чего передают? Голых одних — друг на друге!»
«Раньше русские делили с нами кусок хлеба пополам! Мать моя ходила по деревням. Мед, яички, картошку, сахар — целую сумку могла нагадать! Русские все делились, а теперь ничего не дают».
«Раньше народ вежливый был, а тут иду — русская женщина на мужа ругается: “Сука! Паразит!” Разве так можно? Она же женщина — культурная, грамотная, родилася-училася, а теперь ругается! Понимаешь, как нехорошо?»
«Вот нам говорят: “Вы плохая нация”, а я наоборот думаю: мы самый лучший народ! Дети у нас не пьют, с другими бабами не шляются, на дискотеки не ходят [54] . В пять часов они все дома. Наркотики вообще не знают, что такое! Мы их женим рано, чтоб семейные были, серьезные были. Драк не любим!»
54
Это нисколько не преувеличение. Парня-котляра на дискотеке не встретишь — разве что случайно, в порядке исключения. Червонец признался: он на танцполе был всего один раз — «бригадой, с братьями», — и то без конфликта не обошлось. Кому-то из русских они не понравились, и тот развонялся: «Чего цыгане тут делают?!» Хорошо, их было много — одному бы наваляли. «А чего не понравилось-то?» — спрашиваю Червонца. «Да им обидно, что мы лучше танцуем! Они танцуют по-деревенски!» — в этой фразе цыган узнаваем на все сто.
«Дети — наша кровь. Русские своих детей бросают, а мы своих никогда не бросим. Мы и чужих берем — из приюта. Все по документам. Неправду говорят, что мы их крадем».
А вот выдержки из книги Мурши, барона табора котляров сапоррони:
«Прежде всего мы рождены людьми. На протяжении всей жизни мы чем-то “обрастаем”, превращаясь в монстров. Люди забывают, что жизнь не вечна и мы на этой земле — явление временное. Живите же по-человечески, чтобы потомки ваши вспоминали вас как Человека с большой буквы. Более высокого звания не существует. Если ты, прожив свою продолжительную жизнь, не отнял чужую, данную ему Богом, был преданным и любящим сыном, отцом, дедом (братом, мужем, свекром — можно продлить этот список), во всех этих качествах ты заслуживаешь высокой оценки».
Он тоже сетует, что молодежь становится грубой, неуправляемой. Ему «больно смотреть на их взрывной характер, несдержанность и порой хамское отношение друг к другу, несмотря на то что живут они в мирное время. Над головами этих людей никогда не кружили вражеские самолеты, не приходилось им прятаться от бомбежек. Они одеты, обуты, не боятся, что за ними в любой момент придут и без вины отправят в лагеря. Отчего столько агрессии к слабым и неуважения к старшим людям? Всего лишь самоутверждение личности в глазах общественности?»
Еще одна сентенция из той же книги: «Бог поощряет тех, кто живет по законам божьим, а не так, как ему хочется». Легко сказать… Да и время такое — размывает заповеди. Котляры сами выносят на помойку собственную мудрость и меняют настоящие козыри на липу.
Я повторяюсь: это не приговор, а только тенденция. Захотят — сломают. Черт их разберет. Всегда они не в такт! Изначально двуликие — наивные и наглые, упрямые и гибкие, хитрые и набожные, трусливые и отчаянные. Вроде расчетливые, а к делам своим относятся с таким наплевательством, как будто им неважно, — кривая вывезет! По прямой не умеют. У цыган своя правда. Лишь на первый взгляд кажется, что у этого народа ни родины, ни флага. На самом деле флаг у них есть, и на нем написано: «Мы — цыгане, а все остальное — не ваше дело».
Пригласив с собой Муршу, мы идем к Гоге. В руках у Мурши шестиструнная гитара. Сразу за порогом хозяин разулся, и я разулся, удивляясь не меньше, чем раньше удивлялся, когда везде входил, не разуваясь, хоть тонна грязи у меня на ботинках! А Гога разулся. Не по-цыгански. Тут другой казус. Сознательным цыганам не совсем уже удобно оставаться «цыганами». Они хотят жить и думать, как русские, не видят в этом ничего плохого, а значит, рушится вековая граница между цыганами и гажами. Все стрелки — туда. И цыгане с кругозором все чаще убеждаются, что табор — обуза, что-то неуклюжее, консервная банка, но они же не консервы! Им хочется на волю! В новую выгоду! А в консервной банке пусть живет шантрапа — узколобая, дикая.
Возможно, подобный этому отсев происходил на всем протяжении цыганской истории, и тогда все в порядке, но может статься, что это очень нехороший синдром, говорящий про камень на шее традиционной цыганской культуры: лучшие сбегут, а шушера не справится, не сбережет.
Гога даже песни теперь сочиняет исключительно на русском! И «лунго гили» (котлярские баллады) Гога не поет. Получается вот что:
Дорога — наша жизнь, и мы по ней идем. Кочуем мы всю жизнь, судьбы иной не ждем. Что было, знаем мы — те пройдены пути, А будет что — гадать не будем мы.Вы только подумайте — «гадать не будем мы»! Это чистокровный цыган сочинил! Будущее мглисто. Если уж цыгане зарекаются гадать, так и нам не след. Что-нибудь да будет! Птице небо, рыбе вода, коню дорога, а цыгану удача.
Так им и надо.
Приложение
Борщ купил ноутбук
Борщ купил ноутбук. Показал его мне:
— Работу искать, Интернет буду делать!
На задворках гуляет крупный пес волчьей масти. Увидел меня — зарычал сердито. Дети ему по-своему: «Уймись!»