Баксы для Магистра

Гриньков Владимир Васильевич

Вертолет прилетел ближе к утру. Он приземлился на дальнем поле километрах в двадцати от злосчастного пансионата. Мы его уже ждали. Открылась дверь, и из вертолетного нутра прямо в руки Оглоедову вывалился сонный и ничего не понимающий Паша Муханов. Увидев меня, Паша округлил глаза и забормотал:

– Колодин! Евгений Иванович! А я ж не знал! Мне не объяснили! Я спал! За мной приехали! Я полетел!

– Я тебе потом все объясню, – пообещал я. – Главное – ни о чем не спрашивай и делай все, что скажут! Задача ясна?

– Ага! – сказал Паша и подобрал животик. – Ясна!

Этим же вертолетом доставили милицейскую форму. Размера она действительно была очень даже не маленького, но для Оглоедова все же оказалась тесновата. Оглоедов попытался напялить ее на себя – попытка не удалась.

– Надевай! – заорал я на Оглоедова. Будто он был виноват в том, что вырос таким большим. – Как хочешь натягивай! Но чтобы через минуту передо мной стоял милиционер!

Я развернулся и пошел прочь. Когда через пару минут передо мной предстал Оглоедов, я чуть в обморок не упал. Он, наверное, очень старался мое приказание выполнять и форму на себя напялил, но какой ценой! Швы расползлись. Не милиционер, а бомж.

– Скотч! – потребовал я. – Обмотайте этого клоуна липкой лентой!

Пилот вертолета и Паша Муханов споро выполнили требуемое. Когда они завершили реставрацию оглоедовского наряда, к месту событий прибыл Демин. Если бы Илья был трезв, он бы смог оценить увиденное сразу. А так ему еще пришлось определяться – не привиделся ли ему сей кошмар с пьяных глаз. Он долго всматривался, потом понял, что увиденное действительно имеет место быть, страшно расстроился и сказал мне, страдая:

– Женька! Не чуди! Вас же расколют в два счета! И поубивают к чертовой матери!

– Не расколют! – огрызнулся я.

– Женька! Не чуди! – объявил Демин с решимостью пьяного человека, который уж если упрется – его уже не сдвинуть.

– Хорошо, я тебе покажу, – сказал я. – Оглоедов! Иди сюда! Встань вот так! Нет, чтобы прямой свет на тебя не падал! Ну что, теперь ты этот чертов скотч видишь? – спросил я у Демина.

Не видел Демин скотча. В призрачном сумраке зарождающегося утра перед нами стоял верзила-милиционер. Тускло отсвечивали звездочки на погонах да кокарда на милицейской фуражке. И когда Демин уже открыл было рот, чтобы оценить увиденное, милиционер протянул руку и сказал требовательно:

– Документики ваши, уважаемый!

И Демин дрогнул. Месяц назад он, будучи сильно в подпитии, на своем автомобиле въехал в летнее кафе, только чудом никого не покалечив, но уничтожив зонтов и столиков на немалую сумму. Ему бы замять скандал по-тихому, но он был сильно пьян и потому стал качать права, причем не успокоился даже тогда, когда прибыл милицейский наряд. И дубинки милицейской он в тот раз отведал. И вот сейчас что-то такое ему, видимо, вспомнилось.

– Похоже, – осторожно признал он. – Очень похоже!

* * *

Пансионат был безжизненно тих, но в нескольких окнах второго этажа, как и прежде, горел свет. Я осторожно приблизился к двери и потянул за дверную ручку. Заперто.

– Давайте я, Евгений Иванович! – шепнул Оглоедов.

Он бы выбил эту дверь в два счета, конечно. Но слишком много шума.

– Не надо, – ответил я и жестом увлек своих спутников за собой.

Мы переместились к тыльной стороне здания. Здесь не было светящихся окон, что создавало иллюзию относительной безопасности.

– Открывай окно! – скомандовал я Оглоедову. – Что-нибудь железное у тебя есть?

– Нож!

Оглоедов приблизился к окну и принялся курочить деревянную раму ножом. Нож имел внушительные размеры и очень органично смотрелся в оглоедовских огромных ладонях. Старое рассохшееся дерево капитулировало быстро. Оглоедов толкнул створки. Путь в здание был открыт. Я шагнул в направлении окна, но был остановлен коротким и властным:

– Стоять!

Я не видел человека в пугающе черном провале окна, но по голосу догадался – Сабадаев.

То ли он услышал производимый Оглоедовым шум, то ли случайно оказался где-то поблизости – но мы были раскрыты и потеряли фактор внезапности. Нам оставалось одно из двух: или спасаться бегством, или идти напролом.

– Господин Сабадаев! – громко и внятно произнес я. – Это я, Евгений Колодин. Ставлю вас в известность, что ваш сообщник, которому вы поручили опекать меня, арестован и уже дает показания.

– Кто же его арестовал? Вы? – спросил насмешливо Сабадаев из темноты.

Я по-прежнему его не видел.

– Зачем же я? – пожал я плечами. – На то у нас милиция есть.

– Откуда же ей тут взяться, родной? – не поверил Сабадаев в столь впечатляющую оперативность правоохранительных органов.

– Я тоже думал, что они работать не умеют, – с чистым сердцем сообщил я. – А они, оказывается, на страже. Товарищ капитан! – позвал я, и из темноты пред сабадаевские очи выступил Оглоедов в милицейской форме.

Я уже говорил, что эффектно обставленный выход актера производит на публику неизгладимое впечатление. Сабадаева я до сих пор не видел, но готов был голову дать на отсечение: он в шоке. Пауза. Язык проглотил. А тут еще и Оглоедов подыграл.

– Докладываю оперативную обстановку, – сообщил он в непроницаемую черноту окна таким загробным голосом, при звуке которого почему-то сразу хочется пойти и повеситься. – Пансионат окружен. Скрыться никому не удастся. У моих ребят приказ стрелять на поражение. Так что – воевать будем или сдаваться?

Я скосил глаза, чтобы убедиться, что скотч на «капитане» Оглоедове не виден. Не виден. Темно еще. Час у нас есть в запасе или что-то около того.

– Еще хочу вас предупредить, – решил я окончательно добить Сабадаева. – Второй заложник тоже освобожден.