Баксы для Магистра
Шрифт:
– Не надо, – сказал я. – Наломаешь дров. Там все-таки дети.
– Так и будем сидеть и ждать? – мрачно осведомился Оглоедов.
– Так и будем, – подтвердил я. – Скоро сюда заявится Мартынов со своими головорезами, и тогда с Гошей будет совсем другой разговор. Давайте-ка укроемся где-нибудь неподалеку, чтобы нас из пансионата не было видно.
Когда мы перемещались под кроны обступающих пансионат деревьев, на открытом участке под уже просветлевшим предутренним небом вдруг стал виден шутовской наряд Оглоедова. Для меня странный вид ряженого милиционера не был неожиданностью, зато Сабадаев удивился безмерно. Он смотрел
– Новая форма для спецопераций, – сообщил я Сабадаеву полным серьезности тоном. – Третий класс защиты. Выдерживает пистолетный выстрел в упор.
Сабадаев сидел на траве, прислонившись спиной к дереву, и смотрел в никуда полным мрачной безысходности взглядом. Я прекрасно понимал, что творилось в его душе. Вольная жизнь осталась для Сабадаева в прошлом. Всего лишь час назад все у него было по-другому. К своему новому положению он пока не привык. Столь резкая смена житейских обстоятельств всегда сопровождается шоком. Вот и у него сейчас шок. Это пройдет, но нужно время.
– Скажите, а правда, что…
Он вздрогнул и посмотрел на меня.
– Правда, что Мария – ваша жена? – спросил я.
– Правда, – просто ответил он.
– Давно?
Он смотрел на меня и молчал.
– Я только хотел спросить… Она была вашей женой еще до того… До того, как вы организовали свою пирамиду? Ту, первую, где был Магистр.
– Да.
А я-то думал, что Мария единственная осталась в живых из всего ближайшего окружения Сабадаева только потому, что смогла надежно спрятаться. На самом деле он ее не тронул, потому что – жена. Мне Демин когда-то рассказывал, что Мария ходила по офисам различных фирм, выпрашивая у бизнесменов деньги на содержание своих приемных детей, и так она этим богатым буратинам намозолила глаза, что кто-то из них в конце концов не выдержал якобы и подсказал Марии место, где денег скоро будет много и ей уже больше никогда и ни у кого не придется клянчить тысячу-другую. Согласно озвученной Деминым специально для меня легенде Мария послушалась совета, стала одним из учредителей финансовой пирамиды, и вышло ей счастье. Все враки и обман! Никто не позволил бы Марии черпать деньги из золотого ручейка, будь она никем, первой встречной с улицы. К большим деньгам чужих не подпускают. Сабадаев организовал свою пирамиду и взял в долю жену. Никаких чудес, одна лишь проза жизни.
– Хотя жена – это слишком уж сказано, – вдруг произнес Сабадаев, и в его голосе мне почудилось раздражение и досада. – У нее одна страсть: приемыши эти.
Ревновал? Похоже.
– А может быть, она с вами не согласна была? – осторожно предположил я.
– Это как?
– Может, ей эта пирамида не нравилась?
– Пирамида не нравилась, а деньги нравились, – зло пробормотал Сабадаев.
И я вдруг что-то за этими его словами уловил. Так бывает, когда благодаря каким-то частностям ты можешь представить себе всю картину происходящего целиком. В этой короткой злой фразе отразились споры и размолвки супругов Сабадаевых. Мария, наверное, высказывала свое недовольство задуманной мужем аферой. А он попрекал ее тем, что аферы она не одобряет, а деньгами пользуется.
– Деньги она не для себя брала, – уверенно сказал я на правах человека, который Марию успел неплохо узнать, и потому мог иметь о происходящем собственное мнение. – Для детей ведь старалась.
– Вот я и говорю: бзик у нее это! Дети эти, недоноски чертовы! – еще больше ожесточился Сабадаев.
Кажется, он сейчас выплеснул на меня то, о чем не посмел бы заикнуться в присутствии Марии. Сказал бы он ей про недоносков! Вон как Мария с директором пансионата круто обошлась. И Сабадаеву бы фингалов наставила, это как пить дать.
Я приехал в райцентр к назначенному времени. На площади стояли два автобуса с зашторенными окнами и легковушка, в которой я обнаружил мрачного, как Наполеон перед тяжелой битвой, Мартынова.
– Две новости: хорошая и плохая, – сказал я. – С какой начинать?
– Давай с плохой.
– Там в пансионате какой-то мужик из сабадаевского окружения взял в заложники Марию и несколько ребятишек.
– Тэк-с! – еще больше помрачнел Мартынов и теперь стал похож на Наполеона, обнаружившего, что дела на поле боя идут даже хуже, чем он предполагал сначала.
– Теперь хорошую новость? – предложил я.
– Ну, давай, – без особого энтузиазма произнес Мартынов, которого плохая новость занимала гораздо сильнее.
– Мы взяли Сабадаева.
У Мартынова вытянулось лицо. Он посмотрел недоверчиво.
– Как это – взяли? – все еще не веря, спросил он.
– Через окно. Оглоедов взял его за шиворот…
– Кто взял?! – округлил глаза Мартынов.
– Оглоедов. Это фамилия такая.
– О, господи! – пробормотал Мартынов и покачал головой.
Разве что не перекрестился.
– Так то фамилия! – стал я готовить Мартынова к встрече с Оглоедовым. – А вот вы еще на него взгля-нете…
– А что там такое?
– Большой он у нас, – пояснил я. Подумал и добавил: – Очень большой.
Наша небольшая автоколонна выдвинулась к пансионату. Остановились метрах в пятистах от здания пансионата, чтобы нас оттуда не могли увидеть.
В двух автобусах с зашторенными окнами, как оказалось, были бойцы в камуфляже. Они выпрыгивали из автобусов на дорогу и строились в две шеренги, успевая при этом напяливать на головы сферические шлемы и поправлять обмундирование. Из оружия у них я видел автоматы и снайперские винтовки. К предстоящей операции они подготовились основательно. Командовал ими здоровый дядька в камуфляже без знаков различия. Я издалека видел, как он за тридцать секунд втолковал своим бойцам что-то важное, после чего они двумя ручейками растекались по лесу, охватывая здание пансионата кольцом.
В это время к нам вышла крайне живописного вида группа: мрачный Сабадаев, опухший от выпитого накануне и какой-то синий Демин, до сих пор находящийся под впечатлением от происходящих событий Паша Муханов и замотанный скотчем Оглоедов.
Тут, у автобусов, еще оставались несколько вооруженных людей в камуфляже, и появление живописного квартета произвело на них сильное впечатление. При их беспокойной работе они видели в жизни всякое. Но эта картина явно стала для них откровением. Особенно Оглоедов был хорош. Просто глаз не оторвать. Кого-то из служивых наконец прорвало, и он нервно рассмеялся. Оглоедов стрельнул взглядом в направлении весельчака, и тот захлебнулся собственным смехом.