Баксы для Магистра
Шрифт:
– От Каспарова, говорите, письмо?
– От Каспарова! – подтвердил шахматист Шмудяков с видом человека, которому отступать уже все равно некуда, и хоть ты режь его на куски, а все-таки письмо это от Гарика Каспарова и ни от кого другого.
– Саша! – с тихой яростью в голосе сказал Каратаев своему оператору. – Давай-ка сюда камеру! Ох, мы сейчас сюжетец снимем!
Пока оператор нес камеру, Миша Каратаев допрашивал лжешахматиста, уже особо с ним не церемонясь.
– А вы с Волобуевым, случайно, не знакомы? – спрашивал он.
– Это с каким таким Волобуевым? С гроссмейстером? – валял ваньку Шмудяков, жутко похожий на того самого Волобуева.
– Ага, – благосклонно кивал стремительно укрепляющийся в собственных подозрениях Миша. – Он вроде как гроссмейстер, но все же комбайнер.
– Это как? – старательно изображал непонимание Шмудяков.
– А вот так! – в тон ему отвечал все более озлобляющийся Миша.
Оператор уже установил свою камеру. Шмудякова сначала сняли просто на фоне его дома. Потом снова на фоне дома, но уже с пачкой писем в руках. Потом обозленный Миша заставил Шмудякова перед камерой читать одно из каспаровских якобы писем. Потом снимали те письма крупным планом, Миша Каратаев особенно настаивал на том, чтобы отчетливо были видны уличающие бедного Шмудякова почтовые штемпели. Затем прошли в дом и дальше снимали уже там. Шмудяков за шахматной доской. Шмудяков читает шахматный справочник. Шмудяков расставляет фигуры. Шмудяков собирает фигуры.
Коварный Миша Каратаев уже знал, как он закончит эту съемку. Только ждал наступления подходящего момента. И дождался. Когда казалось, что все уже позади и все отснято, но камера все еще была включена, Миша, который понимал, что его дурачат и этот чертов Шмудяков, конечно же, никакой к едреной фене не Шмудяков, потому что не бывает на белом свете людей со столь нелепыми фамилиями, так вот все понимающий Миша голосом тихим и на первый взгляд даже доброжелательным вдруг сказал:
– А на паспорт ваш можно взглянуть, товарищ Шмудяков?
– Паспорт? – дрогнул шахматист-комбайнер.
– Паспорт! – мстительно подтвердил Миша.
– А зачем?
– А затем! – возликовал в душе радующийся собственной прозорливости Миша.
Он просто хотел снять крупным планом паспорт этого негодяя. Который его, Мишу, вздумал морочить. Снять те страницы, где вклеена фотография владельца паспорта и вписана его фамилия. Не Шмудяков там написано. Что-то другое. Волобуев, к примеру. Но никак не Шмудяков.
Был принесен паспорт. Миша встал перед объективом камеры, раскрыл паспорт…
Его проблема была в том, что он даже не подозревал о нашей причастности ко всем этим событиям. Он и подумать не мог о том, что подготовка была очень тщательной. Потому-то столь сильным оказалось пережитое им потрясение.
– Ша, – сказал в камеру Миша. – Шу… Шму…
– Миша! – позвал его не на шутку перепугавшийся оператор.
– Шму, – отозвался бедный Миша.
Он не привык проигрывать. А тут вот случилось.
– Самогону! – распорядился многоопытный Иванов, перевидавший на своем веку множество самых разных гостей. – Быстро!
Шмудяков, на самом деле оказавшийся Шмудяковым, сбегал в другую комнату и принес оттуда бутыль мутного самогона. Мише налили полный стакан. Он выпил и сильно закашлялся. Его вывели из дома и усадили в машину.
– Ну что, возвращаемся в райцентр? – спросил у него Иванов, участливо заглядывая в глаза.
– Не-е-ет! – замотал головой Миша, явно зациклившийся на какой-то одной мысли. – Едем дальше! У нас там еще какой-то зверский баянист!
– Гармонист Полузверский, – кивнул Антон Николаевич.
– Вот к нему и едем! – распорядился Миша.
Но прежде он вытребовал у водителя карту здешних мест и велел показать ему на карте, где тот Полузверский проживает. Ему показали нужную деревню.
– А где мы сейчас находимся? – спросил Миша.
Ему показали. Он прикинул на глазок. Получалось километров тридцать. Отрезок дороги, соединяющий две деревни, был прямой, как стрела.
– Другая дорога туда есть? – спросил у Антона Николаевича Миша, подозрительно кося при этом взглядом в сторону Шмудякова.
– Нету, – ответил Иванов. – Тут справа болото и слева болото.
– Вот и хорошо, – удовлетворенно сказал Миша, окончательно уяснив для себя, что уж гармонист Полузверский ни за какие коврижки не окажется до неправдоподобия похожим ни на комбайнера Волобуева, ни на шахматиста Шмудякова, потому что встречи с третьим подряд близнецом Миша мог бы уже и не пережить без того, чтобы не пошатнулось его душевное здоровье.
Все, кроме Миши, попрощались со Шмудяковым. Миша старательно отворачивался и даже не подал руки. Так он и уехал – обозленный и пьяный.
В дороге Миша все торопил водителя и раз за разом оглядывался, будто ждал погони. Обойти себя на этой дороге он не позволил бы никому. Попытайся кто-то пойти на обгон – Миша запросто мог бы дать команду сбросить торопыгу в кювет. Так он боялся приехать на место и вдруг обнаружить там гармониста Полузверского, чрезвычайно похожего одновременно на Шмудякова и Волобуева.
– Этот Полузверский гармонист, конечно, знатный, – рассказывал тем временем Антон Николаевич Иванов. – И по телевизору его показывали, и вообще. Еще раньше, когда социализм был, значитца, он грамоты брал для нашего района, ну прям как билеты для проезда в автобусе покупал – одну за другой.